Бессмертные
Шрифт:
— Трудно представить, что у вас с Элеонорой может быть что-то общее.
Мэрилин одарила меня ледяным взглядом.
— Она женщина, — сказала она. — И я тоже.
Я задумался над ее словами. Откровенно говоря, вот уже много лет — можно сказать, целые десятилетия — никто не вспоминал о том, что Элеонора Рузвельт — женщина, даже сам Рузвельт. Многие годы ее считали связующим звеном между президентом и беднотой, а также национальными меньшинствами. В глазах народа она была как бы живым монументом, некрасивым, но ценным. Конечно, Мэрилин была права. Я вдруг понял, почему Элеонора Рузвельт
Мэрилин изящным движением вытерла рот — ее приемные родители сумели привить ей светские манеры, и признаки благородного воспитания часто бросались в глаза. Она облизнула губы — верный признак того, что собирается задать трудный вопрос. Это не значит, что он трудный для нее, — скорее для того, кому она его задает.
— Дэйвид, — начала она, — я одного не понимаю. Какая роль во всем этом отведена Джеки?
— У тебя уже появился синдром “той женщины”, — заметил я.
— Что это такое?
— Нездоровый интерес к жене любовника.
— Мне просто любопытно. Получается, что она во всем этом не принимает никакого участия. Как такое может быть?
Я окинул взглядом буфет. Вокруг сидели делегаты съезда в смешных шляпах. Много людей столпилось у входа в ожидании, когда освободятся столики или места у стойки, — мужчины и женщины, все одетые одинаково в немнущиеся костюмы. Я просто не мог представить среди них Джеки. Она была бескомпромиссной аристократкой, и ее пренебрежительное отношение к потной изнанке политики граничило с презрением. К неистовой ярости своих сестер, Джек был вынужден каждый раз умолять Джеки появиться с ним на публике во время его политических кампаний, причем часто он делал это при посредничестве отца или Бобби.
— Но ведь она беременна, — ответил я. — Для них это очень важно. К тому же Джеки — независимая натура. Она не принадлежит к категории жен политических деятелей, которые всюду таскаются за своими мужьями со счастливой улыбкой на лице. Кроме того, она очень сердита на Джека.
— Почему?
— Они думали, здесь у них будет время побыть вдвоем. Чтобы наладить между собой отношения, если хочешь знать правду. Джеки решила, что он будет не очень занят и они смогут побыть вместе. Вместо этого с того самого момента, как они приехали, он почти не появляется дома. А она сидит у телевизора, смотрит съезд и злится, хотя могла бы провести это время в Хианнисе или у своей матери в Ньюпорте.
— Ты сказал: “Наладить отношения”?
— Вот уже несколько месяцев между ними не все ладно. Внешне, конечно, Джеки старается не ограничивать его свободу, но существуют определенные правила, и, кажется, Джек нарушил одно из них.
— Например?
Я пожал плечами. Я и вправду понятия не имел, какая между ними была установлена договоренность. Очевидно, одно из этих правил — не давать повода журналистам писать о них в разделе “Светская хроника” и, вероятно, еще одно правило — не заводить любовные интрижки с подругами Джеки, однако, насколько мне было известно, Джек давно уже не придерживался этого правила.
— Не знаю, — ответил я. — Они — сложные люди. И
— То есть?
— Престиж, уважение, право тратить деньги Джека в неограниченном количестве и при этом не выслушивать от него упреков, его безраздельное внимание, когда ей это нужно. Что-то в этом роде.
— Такое впечатление, что сам он ей глубоко безразличен. Она любит его?
— О, это да, любит. И он ее тоже любит. Они словно два соперника. Она вышла замуж за человека, ты уж прости меня, Мэрилин, который не в состоянии быть верным своей ясене хотя бы двадцать четыре часа подряд. А он женился на женщине, которая способна сбить с него спесь в два счета. — Для убедительности я щелкнул пальцами.
— Сбить спесь?
— Когда Джеки чем-то недовольна, она знает, как досадить Джеку. — “И это еще мягко сказано”, — подумал я.
— Что же это за брак, — заметила Мэрилин. Возможно, она что-то прочитала на моем лице. Покраснев, она добавила: — Что ж, моя семейная жизнь тоже не сказка.
— В принципе я не считаю, что у них все так уж плохо, бывает и хуже. Они подходят друг другу; им нравится быть вместе, по крайней мере иногда. Джек гордится ее вкусом, она — его карьерой, и они не указывают друг другу, как себя вести… Так что все не так уж плохо.
— И, по-твоему, они счастливы ?
Я вздохнул.
— Нет, думаю, что нет. Но, возможно, в браке это не так важно, как ты думаешь.
Произнеся эти слова, я вдруг осознал, что говорю прежде всего о себе, но Мэрилин ничего не заметила.
— Для меня это самое главное! — воскликнула она.
Да, Мэрилин отчаянно пыталась обрести счастье в браке с Миллером, а до этого с ди Маджо, хотя, наверное, и сама не представляла, что такое счастье семейной жизни. При этой мысли мне стало безмерно жаль ее. И я был даже рад, когда, протиснувшись сквозь толпу, ко мне подошел посыльный и передал, что сенатор Кеннеди просит меня срочно подняться к нему в номер.
Я и без слов понял: произошло что-то серьезное.
В номере Мэрилин Джек в ярости ходил из угла в угол; он чувствовал себя здесь как дома. Лицо его покрылось красными пятнами. Он ел бутерброд с рыбой, откусывая большие куски, словно акула, терзающая свою добычу. Бобби с жадностью смотрел на бутерброд — во всяком случае, так казалось со стороны. Мэрилин даже хотела спросить, почему он тоже не закажет себе поесть, но сдержалась: в данный момент ее вмешательство было бы неуместно.
— Она подставила меня, старая стерва, — рычал Джек. — Я думал, мы будем беседовать с глазу на глаз. А у нее собралась куча народу, и она при всех прочитала мне лекцию о том, как я должен был бороться против Маккарти, словно я какой-то слюнявый школьник ! А Хьюберт Хамфри сидел, ухмыляясь, на диване, как учительский любимчик. — Он бросил сердитый взгляд на Бобби. У того на лице застыло каменное выражение. — Хоть бы кто-нибудь предупредил меня.
— Эдлай поступил, как настоящая скотина, — согласился Бобби.