Бессмертный флагман (Чкалов)
Шрифт:
В один из вечеров, вернувшись с аэродрома, Валерий Павлович решил пойти в цирк. Он искренне любил этот самый демократичный вид искусства и с детской непосредственностью переживал за акробатов-полетчиков, восхищался смелостью укротителей, радовался праздничной атмосфере манежа.
И в тот день все шло превосходно: музыка, яркий свет, великолепные наездники и жонглеры… Все было превосходно, кроме выступления клоунов.
Клоуны из кожи вон лезли, а публика не смеялась, не принимала номер. Галерка
Валерий Павлович расстроился и в антракте сказал приятелю, сопровождавшему его в тот вечер:
— Пойдем к ребятам, надо их поддержать…
И пошел и долго утешал совершенно незнакомых ему до этого вечера людей, сравнивал их труд со своим ремеслом: всегда на острие ножа, всегда в напряжении…
И ушел только после того, как не без труда сумел успокоить неудачливых клоунов.
— Что ж, — вправе спросить читатель, — так он и жил, вовсе не чувствуя своей исключительности?
Нет, конечно. Чувствовал. Сознавал. И гордился отношением народа, всеобщей любовью тысяч и тысяч людей. Просто он никогда не злоупотреблял своим признанием. Во всяком случае, всерьез.
Борис Ливанов, Николай Доронин, Борис Чирков и Лев Свердлин, сияющие и счастливые, шли по улице Горького. Только что в Кремле им вручили правительственные награды. Неожиданно столкнулись с Чкаловым. Узнав, в чем дело, Валерий Павлович немедленно пригласил всех четырех в гости:
— Прошу всех сейчас ко мне. На пельмени. — И распахнул дверки машины.
Актеры, хотя всем хотелось принять чкаловское приглашение, запротестовали: Ольга Эразмовна их не ждет, неудобно…
— Садитесь все!
— Так все не влезем. Оштрафуют вас, Валерий Павлович…
— Меня? Не оштрафуют! Меня милиция любит, — сказал и смутился.
В дни выборов в Верховный Совет кандидат в депутаты Валерий Павлович Чкалов выступал семьдесят два раза. Его видели и слышали шестьсот тридцать тысяч человек. И это за двадцать дней.
Стояла зима, было очень холодно, выступать приходилось большей частью на улице, никакие залы не вмещали всех, кто хотел видеть и слышать Чкалова. Под конец он простудился и заболел. Но продолжал выступать, превозмогая температуру, с трудом напрягая голос.
Незапланированное выступление состоялось на окраине Цивильска, где Чкалова ожидало больше восьми тысяч человек.
Валерий Павлович вышел к народу в пальто, снял шапку и заговорил. Пронизывающий ветер лохматил его светлые волосы, пробирал до костей. Сопровождавший Чкалова товарищ шепнул ему:
— Надень кепку! Ты же окончательно свалишься…
Надо было видеть, как он глянул на советчика:
— Соображаешь? Я с народом говорю!..
Таким он был.
Зима тридцать восьмого года выдалась на редкость
Чкалов облетывал новый истребитель, «И-180».
Заходил на посадку издалека, поддерживая самолет на повышенных оборотах мотора. Рано убирать газ было рискованно — переохладишь мотор, не заберет, если вдруг возникнет необходимость уйти на второй круг. Заход получался растянутым, машина долго висела над строениями, окружавшими аэродром, висела низко, совсем низко…
Его уговаривали отложить полеты, дождаться потепления…
Он не соглашался.
Новый истребитель был очень, очень, очень нужен Военно-Воздушным Силам. Превосходный истребитель «И-16», любимый крестник Валерия Павловича, старел на глазах. Надо было готовить ему достойную замену.
И Чкалов не щадил себя — торопился…
14 декабря Валерий Павлович писал: «Законной гордостью наполняются сердца миллионов трудящихся при мысли о славной советской авиации, несущей на своих крыльях мир, свободу, культуру и прогресс всему человечеству».
В этот же день поздно вечером он закончил статью, посвященную братьям Райт. Статья предназначалась для Телеграфного агентства СССР.
Было уже поздно, когда он перечитал написанное и поставил свою размашистую подпись — В. Чкалов.
Это была его последняя подпись.
Жить Чкалову оставалось меньше суток.
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
Правительство Союза ССР с глубоким прискорбием извещает о гибели великого летчика нашего времени Героя Советского Союза то в. Валерия Павловича ЧКАЛОВА при испытании нового самолета 15 декабря сего года.
У погибшего при катастрофе Чкалова в кармане гимнастерки было обнаружено письмо в ЦК партии о новом проекте дальнего полета через Южный полюс.
Москва ссутулилась, словно под непосильной ношей.
Черными медленными реками тек народ к Колонному залу Дома Союзов. Мужчины, женщины, дети…
Потом на Красной площади, перед поседевшей от мороза кремлевской стеной, были надгробные слова, и траурные мелодии, и прощальный салют…
Скованный морозом, оцепеневший от горя, в молчании стоял народ.
Помню единственное: когда в завершение похоронной церемонии зазвучал «Интернационал», я словно очнулся, и совершенно отчетливо, может быть впервые в жизни, до конца, не умом, а опустошенным мальчишеским сердцем понял значение с детства привычных слов: