Бессонница в аду
Шрифт:
— Ну-ну, не плачь… Что, так погано? Знаешь, многим женщинам сразу не нравится, ты потерпи, милая, может, все не так уж и плохо, еще так мало времени прошло. Мы тут сколько уже? Месяца два? И не сразу же ты с ним стала спать, так что, может быть, все переменится…
— Нет, не переменится, он меня не хочет…
— Что? — удивилась Мария. — Ты ему не понравилась?
— Он меня еще ни разу к себе не позвал, то Лику зовет, то Риту, то их обоих, а меня нет… — рыдала она. — Каждый вечер говорит: «Малыш, тебе пора бай-бай».
— Так чего же ты плачешь? Ты же не хотела с ним спать, и вот
Ирочка зарыдала:
— Я его люблю…
Мария села в кресло, вот так поворот…
— Ира, это такой жестокий, безжалостный человек, он так бессовестно обошелся со всеми нами, насильно сюда привез, завел себе гарем, а ты говоришь о любви? На воле ты же училась?
Ира кивнула.
— Вот, а он лишил тебя всего, родителей, друзей, учебы, там у тебя был бы муж, для которого ты стала бы единственной…
Жаль, что она сама не стала единственной для своего Вениамина…
— Мне никто не нужен, я только его хочу… — причитала девчонка.
— Ну так скажи ему…
— Да? — слезы тут же высохли. — А можно?
— Да почему же нельзя? Спроси, когда же будет твоя очередь…
— Ладно, — Ирочка вскочила и ушла.
Вот блин, вечером она должна выслушивать откровения влюбленной девчушки, а ночью ее саму заставляют изливаться перед объектом этой страсти. Просто анекдот. Заснуть ей уже не удалось, и как всегда в два ночи она уже сидела в пустом холле. Попросить, что ли, Хана обратить внимание на Ирочку? Использовать личные связи, так сказать… Бедная девочка, уже измучилась: то так сильно не хотела, а теперь еще сильнее хочет…
Но хозяин пришел особенно хмурый, ему было не до шуток, Хана опять мучили головные боли, и Марии пришлось осторожно массировать ему шею и голову. Разговаривать он был не склонен, просто попросил ее опять рассказать что-нибудь.
— Да жизнь у меня не такая была, чтобы рассказывать о ней второй месяц подряд. Не знаю уже, о чем говорить…
— Ну, расскажи о работе.
— Я ее не любила и не люблю.
— Кем ты работала?
— Проектировщицей.
— А чем бы ты хотела заниматься?
— Не знаю… Пожалуй, реставратором…
— Неожиданно. Хотела бы возиться со старьем?
— Мне нравится возвращать вещам первоначальный вид, я терпелива и не брезглива. Мне не противно брать в руки всякие древности. Я думаю, что люди в основном любят свои вещи и потому вряд ли делают с ними что-то плохое.
— Так у нас много общего, я тоже пытаюсь вернуть первоначальный вид всякому старью. Почему же ты не стала реставратором?
— Так к тому времени, когда я поняла, кем хочу быть, я успела закончить строительный институт. Надо же было получать другое образование, а я уже вышла замуж. Муж был против того, чтобы я снова училась.
— Ясно, а ты пыталась устроиться в мастерскую каким-нибудь подмастерьем и поступить на заочное отделение, если уж так нужно было образование?
— Нет, к сожалению…
— Еще что-нибудь тебя в жизни интересовало?
А что ее интересовало? Муж, ребенок… Вдруг она вспомнила, как в молодости хотела написать рассказ.
— Выкладывай, я же вижу, ты о чем-то подумала.
— Да ерунда, говорить, собственно, не о чем, — но все же начала: — Лет пятнадцать назад мне вдруг захотелось написать рассказ…
— И что же тебе помешало?
— Не знаю, моя лень, наверно… Нет, не так, я попробовала тогда писать, но вот пробиться, сделать литературу делом всей жизни, этого вот я не смогла. Тогда Алешка только родился, и я написала рассказ о роддоме. Дала Вене прочитать, он долго смеялся надо мной: «Эх ты, осколок Толстого, самородок ты наш», — с издевкой, конечно. Я хотела дать еще кому-нибудь почитать, но он не позволил, не позорься, мол.
— Ну и что, ты бросила писать?
— Не сразу, попыталась еще раз, но было сложно, только начну — ребенок заплачет, надо к нему подойти, или Веня телевизор погромче сделает, а меня шум сбивает. Но еще один рассказ я все же дописала, даже хотела послать его в редакцию, позвонила туда, а мне сказали, что не принимают рукописный вариант, надо напечатать. За это я заплатила одной женщине, а Веня случайно узнал и сказал с иронией: «Ну что же, я рад, что хоть кто-то на этом заработал…». Я себя почувствовала такой дурой… Рассказ так и не напечатали, надо было кое-что переделать и опять перепечатать, прежде чем отдавать снова в редакцию, вот я и не стала больше деньги тратить. Да прав он, просто таланта у меня не было, был бы рассказ хорошо написан, его бы напечатали сразу, — когда человек талантлив, его не остановишь…
Хан задумчиво смотрел на нее.
— Вообще-то, я слышал другое мнение: таланту нужно помогать, бездарность пробьется сама…
— А я так думаю: талант привлекает, завораживает людей, и потому одаренному человеку невольно все помогают, ему не надо просить кого-то, требовать, а вот бездарность требует…
Странно, этому человеку она совершенно безразлична, он собирается ее использовать как подопытного кролика, разделаться с ней как студенты — биологи с лягушками, и в то же время Мария не помнила другого такого случая, чтобы кто-то так интересовался ее жизнью… Наверно, с таким же интересом он будет исследовать ее внутренности в прозекторской, если его опыт не удастся в очередной раз…
Мария вскоре с удивлением заметила, что ему нравятся ее рассказы о сыне, он так внимательно слушал о том, как она занималась с Алешкой, как водила его в спортивные секции, на танцы, в бассейн, о том, как упорно, изо дня в день, решала с ним задачи — математика мальчику давалась с трудом, и как гордилась, когда однажды учительница обронила фразу: «Ну, уж если Алеша этого не понял, то надо заново всему классу объяснять». Математичка не знала, что Мария каждый день предварительно объясняет сыну тему завтрашнего урока.
— Зачем? — не понял Хан.
— Чтобы мальчик не чувствовал себя глупее других. Я хотела, чтобы все думали, что он схватывает новый материал на лету.
Наверно в этом была ее ошибка, возможно, потому Алешка и вырос таким заносчивым, привык считать себя умнее других. Надо было позволить ему самому прокладывать себе путь, набивать шишки, подумала она. А шеф изумленно смотрел на нее. Похоже, он не верил, что бывают семьи, где детям уделяют столько внимания.
— А меня классный руководитель заставил заниматься, — вдруг сказал он.