Бессонница в аду
Шрифт:
Мария отвернулась к окну. Что тут можно сказать? Объяснять, что ее брак не раз был на грани развала, и что она прилагала столько сил, чтобы сохранить его, а платила за это своими нервами, ранними морщинками? Что родители мужа болели по очереди, и ей пришлось ухаживать за ними, а они, к тому же, все время жаловались сыну на плохой уход? Она из кожи лезла, пытаясь им угодить, возилась с ними, а ее мать в это время тихо угасла, без всяких жалоб, и Мария до сих пор винила себя за то, что проглядела, не заставила ее вовремя лечиться… Да и сама она в последние годы вдруг начала без конца болеть… Когда столько несчастий сразу сваливается на человека, вряд ли у него остаются желание и силы заниматься своей внешностью.
В отражении на стекле она увидела, что этот неприятный человек все так же злобно смотрит на нее. И почему он ей показался в первый момент таким красивым? Набросился, как коршун…
— Ну что, нечего сказать, клуша? — и совершенно не в тему, продолжил: — Как от бессонницы избавиться, не знаешь?
— Молоко горячее помогает…
— Пойди, нагрей, — распорядился он, и вдруг добавил: — И себе тоже. Вон там кухня, если закрыта — ключ вверху, пошарь над дверью.
Судя по выражению его лица, сейчас было лучше не спорить, она почувствовала: в случае неповиновения можно ожидать чего угодно — еще один удар плетью или кулаком или он вообще убьет ее… И Мария пошла, какой смысл вставать в позу, отказываться выполнять его распоряжения, ускорять свою смерть, если ей и так осталось жить немного? Если уж с красавицей Ритой так обошлись, то ей и вовсе нельзя надеяться на человеческое отношение.
На кухне она увидела громадный двухстворчатый холодильник, он оказался буквально забит свертками, пакетами и мисками с продуктами. Но пакетов с молоком что-то в нем не было. На средней полке, прямо перед ней, стоял керамический кувшин. Мария заглянула — молоко. Надо же, в кувшине хранят, что за странная прихоть — переливать молоко из пакетов в кувшин? Разыскала небольшую кастрюлю, налила в нее на глазок пару стаканов и поставила на плиту. Потом нашла две большие фарфоровые кружки и с горячим молоком вернулась в холл. Шеф сидел снаружи у распахнутой двери и трепал холку большой сторожевой собаки. Овчарка злобно ощерилась, увидев Машу. Выражение собачьей морды сильно напоминало выражение лица ее хозяина. Мария вдруг испугалась, она подумала: сейчас этот придурок натравит псину на нее, просто так, от скуки.
— Спокойно, Рекс, спокойно, свои.
Хан поднялся, оттолкнул собаку, закрыл дверь и взял свое молоко.
— Теперь мне можно уйти?
Но он остановил ее.
— Подожди, пойдем-ка на диван. Не хочется сидеть одному, все равно не засну.
Сел сам и кивнул ей на место рядом с собой. Отхлебнул молока, затем, морщась, повертел головой. «Остеохондроз», — подумала Мария, ей приходилось частенько массировать мужу шею, у него уже давно с этим были проблемы. Хан тут же заметил ее понимающий взгляд, похоже, от него ничего не скроешь.
— Умеешь массировать?
— Я не медик, так, немного своим разминала.
— Давай, — распорядился он, поставил молоко на деревянный подлокотник дивана и пересел на стул.
Мария тоже поставила свое молоко рядом с его кружкой и встала сзади Хана. Подняла воротник его халата и прямо через ткань принялась осторожно массировать шею. Хан сначала болезненно кривился, но терпел. Потом боль, по-видимому, отступила, и он немного расслабился, выражение его лица смягчилось, он чуть-чуть постанывал то ли от боли, то ли от удовольствия.
— И больно, и приятно…
Руки у Маши быстро устали, она опустила их, отдыхая, он оглянулся и опять понимающе кивнул:
— Отдохни и еще немного помни.
После массажа они молча допили свое молоко.
С лестницы донесся шум, потом кто-то гулко прошлепал по коридору, подергал запертую дверь столовой.
— Кто там? — спросил Хан, с дивана не было видно этой двери.
Подошла Надя:
— Вот суки, жрать хочу, а столовка закрыта. А вы тут что, воркуете? Я смотрю, ты, Хан, мужик не промах, трех девок взял и еще тетку окучиваешь? Где тут у вас можно пожрать?
Хан поднялся и отвесил ей такую оплеуху, что она осела на пол, а он тут же ушел, не прощаясь и не оглядываясь.
Мария помогла Наде подняться и тоже пошла к себе, а Надя постояла в одиночестве, громко сказала вслед скрывшемуся Хану: «Вот б….!» — и пошла на свой этаж.
На этот раз Мария заснула быстро, не помешал даже дружный храп соседок.
День принес новые неприятности. Мария не привыкла, чтобы ей отдавали приказания все, кому не лень, а тут испытала в полной мере, что это значит — находиться в самом низу социальной лестницы. Олег Аркадьевич распределил вновь прибывших на рабочие места. Те, кто попал в «жены» к ученым, к врачам, оказывается, освобождались от трудовой повинности, им вменялось в обязанность только следить за порядком в квартирках и ублажать своих повелителей. Остальные девушки получили направления на общественно-полезный труд, причем «жены» лаборантов сами выбирали себе места работы, согласно своим склонностям, а вот девчонкам, попавшим к охранникам, не повезло, им доставались совсем непрестижные, на взгляд горожанок, места — работа на ферме, на сыроварне, маслобойне, в колбасном цеху, на огороде. Последними распределялись Мария, Галя и Валя. Старушка Наталья нигде не работала, Мария думала, что и Валю освободят от трудовой повинности, но та возмутилась: «А я, что, буду сидеть, смерти ждать? Нет, уж лучше робить». Она привыкла вкалывать всю жизнь, и сейчас не могла остановиться… И ее направили вместе с Галей в прачечную. Мария попала на кухню. Чуть раньше туда угодила еще одна молоденькая девушка, Лена. Вдвоем, они должны были помогать поварихе Шуре.
В ожидании завтрака у закрытой двери столовой толпился народ. Мария накрывала столы и через стеклянную дверь мельком поглядывала на собравшихся людей. Девчата здоровались, переглядывались, перебрасывались шутливыми замечаниями по поводу первой брачной ночи. Спустились девушки Хана, на чей-то вопрос: «Ну как?» — Лика сразу громко ответила: «Класс!». Надюха сплюнула:
— Вот б…., а мне не повезло! Да таких мужиков, как этот Слава, мне десяток надо на ночь! Слабак!
Хорошо, что самого Славы здесь не было, бедный парень, как ему было бы неловко, посочувствовала Мария. Показался Хан, похоже, он слышал Надины слова, но та не смутилась, а только отодвинулась на всякий случай подальше и продолжала, нахально глядя на него:
— Вот Лике повезло, а что, хозяин, может, я тоже вам сгожусь? Я девка горячая, этот дохлый Славик не по мне… У меня всего валом: и тут, — она хлопнула себя по толстому заду, — и тут, — Надя обеими руками приподняла тяжелые груди.
— Сгодишься, наверняка сгодишься, ты вчера слышала, что Олег Аркадьевич говорил об уважении?
— Да он много о чем толковал, что, мне записывать за ним, что ли? — удивилась Надя. — Так я не писатель…
Шура, заметив Хана, побежала с поклоном открывать дверь перед хозяином. Надя вошла следом за ним, успела сесть за стол первая и тут же громко велела Марии налить ей кофе в чашку побольше.
— Ты что мне даешь наперсток? Я, так твою мать, все люблю большое, — и она подмигнула Хану. — Ну ты че, Машка, вчера тоже разговелась?
— В каком смысле? — удивилась Мария.
— Да ладно тебе, я же видела вас, — Надя подмигнула и ей.
Мария просто онемела, ей казалось, что Надя должна была бы вчера понять, что Хан не потерпит хамства, но та была непробиваема.
— Стас, принеси-ка шприц и ампулу … — Хан произнес какое-то длинное название лекарства.
Тот сразу ушел и быстро вернулся.