Бессонница
Шрифт:
— О, ничего, ничего, — поднимаясь, произнес Дор. От него исходил слабый аромат корицы, всегда ассоциировавшийся в сознании Ральфа с египетскими мумиями, которых он видел в музее. На лице старика морщин почти не было, кроме гусиных лапок в уголках глаз, но его возраст не вызывал ни малейшего сомнения (и несколько пугал): голубые глаза выцвели, приобретя водянисто-серый оттенок апрельского неба, а чистая кожа словно просвечивала, что напомнило Ральфу тонкую кожу Натали. Губы его, почти фиолетового оттенка, никогда не смыкались. Когда Дор говорил, они издавали негромкий чмокающий звук. — Все нормально, я пришел к тебе не с визитом,
— Какое послание? От кого?
— Я не знаю, от кого, — ответил Дор, окинув Ральфа красноречивым взглядом, говорящим, что Ральф либо притворяется, либо валяет дурака. — Я не вмешиваюсь в дела Лонг-таймеров. То же самое я советовал и тебе, разве ты не помнишь?
Ральф действительно что-то помнил, но что именно? Да это его и не интересовало. Он устал, к тому же выслушал целую речь о Сьюзен Дэй от Хэма Дейвенпорта, пытавшегося обратить Ральфа в свою веру. У него не было ни малейшего желания в довершение ко всему вести философские беседы с Дорренсом Марстелларом, несмотря на всю прелесть субботнего утра.
— Что ж, тогда передай мне послание, — сказал он, — и я поднимусь к себе. Как насчет такого предложения?
— Конечно, конечно. — Но тут Дорренс замер, уставившись на противоположную сторону улицы, когда новый порыв ветра спиралью взметнул в яркое октябрьское небо охапку листьев. Его выцветшие глаза были широко открыты, и что-то в них вновь напомнило Ральфу маленькую принцессу Натали — то, как она схватила серо-голубые следы, оставленные его пальцами, и то, как она смотрела на угасающие в вазе цветы. С тем же выражением Дор часами наблюдал за садящимися и взлетающими самолетами.
— Дор? — Ральф решился нарушить молчание. Реденькие ресницы Дорренса дрогнули.
— А! Правильно! Послание! Послание следующее… — Старик, нахмурившись, посмотрел на книгу, которую теребил в руках. Затем лицо его прояснилось, и он снова взглянул на Ральфа. — Послание такое: «Отмени назначенный визит».
Теперь наступила очередь Ральфа нахмуриться:
— Какой визит?
— Тебе не следовало вмешиваться, — повторил Дорренс, тяжело вздыхая. — Но теперь уже слишком поздно. Готовую булочку не испечь заново. Просто отмени визит. Не позволяй этому парню втыкать в тебя иголки.
Ральф, уже направившийся к дверям, снова повернулся к Дорренсу:
— Хонг! Ты говоришь о Хонге?
— Откуда мне знать? — раздраженно ответил вопросом на вопрос Дорренс.
— Я ни во что не вмешиваюсь, как я уже говорил. Просто время от времени я передаю послания, как сейчас, например. Я должен был передать, чтобы ты отменил встречу с человеком, втыкающим иглы, и я это сделал. Все остальное зависит от тебя.
Дорренс снова смотрел на деревья, странное лицо старика сияло восхищением. Усилившийся осенний ветер шевелил седые волосы, словно морские водоросли. Когда Ральф коснулся его плеча, старик охотно повернулся, и тут Ральфа осенило: то, что Фэй Чепин и другие завсегдатаи площадки для пикников принимали за идиотизм, на самом деле было радостью. Если это так, то ошибка красноречивее говорила о них, чем о старике Доре.
— Дорренс?
— Что, Ральф?
— Это послание — кто тебе его дал?
Дорренс подумал — или только сделал вид, что думает, — а затем протянул Ральфу «Кладбищенские ночи»:
— Возьми это.
— Нет, тут я пас, — ответил Ральф. — Я не очень люблю поэзию, Дор. — Тебе понравится. Эти стихи больше похожи на рассказы… Ральф еле сдерживал сильнейшее желание схватить старика за шиворот и трясти, пока его косточки не затрещат, как кастаньеты.
— Сам только что купил пару книжек в центре. Я хочу знать, Дор, кто передал тебе это послание насчет… Дорренс сунул книжку стихов в правую руку Ральфа — ту, свободную от пары вестернов, — с удивительной настойчивостью.
— Одно из них начинается так: «Я тороплю себя ежесекундно, ежечасно — успеть бы все свершить, что предначертано судьбой».
И прежде чем Ральф успел вымолвить хоть слово, старина Дор зашагал прочь. Он свернул налево и направился в сторону аэропорта.
Поднимая лицо к голубому небу, в котором бешено кружились сорванные ветром листья, словно спеша на некое рандеву, назначенное им за горизонтом.
— Дорренс! — крикнул Ральф, неожиданно распаляясь. Сью, подметавшая опавшие листья около дверей «Красного яблока», от выкрика Ральфа замерла, удивленно воззрившись на него. Почувствовав себя глупым — почувствовав себя старым, — Ральф изобразил на лице нечто, что, как он надеялся, будет выглядеть добродушной улыбкой, и приветственно помахал ей рукой. Сью помахала в ответ и снова принялась подметать. Дорренс между тем безмятежно продолжал шагать, пройдя уже полквартала.
Ральф решил оставить старика в покое.
Он поднялся по ступенькам крыльца, переложив книгу, которую дал ему Дорренс, в левую руку, чтобы достать ключи, но это оказалось излишним — дверь была не просто открыта, а распахнута. Ральф постоянно выговаривал Мак-Говерну за его беспечность, и, как он считал, ему наконец-то удалось вдолбить тупице-соседу, что входную дверь следует закрывать. Однако Мак-Говерн снова принялся за старое.
— Черт побери, Билл, — пробормотал Ральф, входя в сумрачный коридор и нервно оглядывая лестницу. Легко было представить, как Эд Дипно проскользнул внутрь даже средь бела дня. Ральф закрыл входную дверь и стал подниматься по лестнице.
Беспокоиться, конечно, было не о чем. Он пережил неприятное мгновение, когда ему показалось, что в дальнем углу гостиной кто-то стоит, но это оказалась его старая куртка. Ральф, переодеваясь, повесил ее на вешалку, вместо того чтобы по обыкновению бросить на спинку дивана; неудивительно, что такая небрежность оказала ему плохую услугу.
Ральф прошел в кухню и, засунув руки в карманы брюк, уставился на календарь. Понедельник был обведен кружком, а рядом памятная запись: «ХОНГ — 10:00».
«Я должен был передать, чтобы ты отменил визит к человеку, втыкающему иглы. И я это сделал. Все остальное зависит от тебя».
На мгновение Ральфу показалось, что он непостижимым образом выпал из жизни, чтобы окинуть взглядом вею фреску, выписанную ею, а не только детали одного дня. То, что он увидел, испугало его: незнакомая дорога, ведущая к темному туннелю, где его поджидает неизвестность. Все что угодно, «Тогда поверни назад, Ральф!»
Но вряд ли он мог так поступить. У Ральфа возникло предчувствие, что ему предназначено войти в неведомый туннель, хочет он этого или нет. Более того, его не ведут туда, а скорее, толкают вперед сильные невидимые руки. — Не обращай внимания, — пробормотал он, нервно потирая виски и по-прежнему глядя на обведенную кружком дату — через два дня — в календаре.