Бесстрашный

«Ибо они сеют ветер, и пожнут вихрь». — Осия 8:7

«Бог дал нам розы, чтобы в декабре у нас были воспоминания».

— Вариация на тему Дж. М. Барри

Блейк

— Возвращайся на вечеринку. — Голос мужчины звучит тихо и угрожающе, черные глаза сверкают в отражении зеленой лампы, как у адвокатов. — Не заставляй меня напоминать тебе, что бывает, когда ты встаешь у

меня на пути.

Крошечный серебристый шрам покалывает над левой бровью, а сердце бешено колотится и пытается выпрыгнуть из груди. Мне не по пути с Виктором Петровым, но я никогда не пасую перед хулиганами.

Хотя мне конечно привычнее противостоять скучающим задирам-злопыхателям. Знаете, таким, у которых слишком много денег и нет воображения. Этот парень находится на другом уровне. Он — бухгалтер-растратчик, который спит с моей матерью, обижает мою сестру и, по слухам, связан с мафией.

Но я единственная, кто будет противостоять ему.

В последний раз, когда попыталась противостоять ему, я оказалась в отделении скорой помощи, и, признаюсь, моя уверенность в себе пошатнулась.

Расправив плечи, я бросаю ему вызов.

— Это не вечеринка, а поминки, и имущество моего отца — это точно мое дело, особенно с учетом того, что моя мать… такая, какая она есть.

Виктор кривит тонкие губы, обнажая крупные зубы, спрятанные за ухоженными усами.

— Как поживает твоя мать, Блейк?

«Именно так, как ты хочешь, чтобы она была слепа к твоему дерьму». Но я не говорю этого вслух.

— Она не здорова, с тех пор как умер мой отец. Я самая старшая, так что если она не способна вести дела…

— Она наняла меня, чтобы я вел дела твоего отца. Тебе всего шестнадцать. А теперь перестань быть маленькой дрянью и убирайся. Не волнуйся, я не трону твое еженедельное пособие.

— Так же, как ты не трогаешь мою сестру?

Его взгляд вспыхивает, и мой пульс подскакивает. Но Виктор тут же контролирует выражение своего лица, откидываясь назад с гнусной ухмылкой.

— Ревнуешь?

Желчь обжигает мое горло.

— Хане всего тринадцать. Если я узнаю, что ее слова — правда… и тебе же будет хуже, если я смогу это доказать.

Виктор перекладывает коричневую папку и резко встает, слишком быстро огибая стол моего отца.

— Хана — наркоманка, и все это знают. Если ты будешь бросаться обвинениями, ты только окажешься не на той стороне того, что здесь происходит.

— Моя сестра любит повеселиться, но она не лгунья. И жаль тебя расстраивать, но педофилия вышла из моды вместе с семидесятыми.

Он сжимает мясистый кулак, и по моему телу пробегает дрожь.

— Ты закроешь свой глупый рот, или я закрою его за тебя.

Я держу глаза открытыми, осанка прямая, тон ровный.

— Надеюсь, ты будешь настолько глуп, что ударишь меня еще раз. Это будет последним доказательством, которое мне нужно, чтобы навсегда вычеркнуть тебя из нашей жизни.

Виктор останавливается совсем рядом с тем местом,

где я стою, разжимает кулак, чтобы схватить меня за руку и дернуть достаточно сильно, чтобы оставить синяк.

— Если ты знаешь, что хорошо для твоей матери, для твоей сестры и для тебя, ты больше никогда не будешь мне угрожать.

Мои ноги проскальзывают по персидскому ковру, пока он тащит меня к двери и вышвыривает из комнаты. Столик в прихожей с громким скрежетом предотвращает мое падение, еще один синяк, и тяжелая деревянная дверь захлопывается. Металлический звук поворачивающегося в замке ключа завершает дело.

— Черт, — шиплю я сквозь стиснутые зубы.

После того как две недели назад моего отца нашли мертвым в кресле в клубе, моя мать отдала этой крысе — Виктору Петрову — ключи от королевства. Врачи сказали, что это был сердечный приступ, хотя у Чарльза ван Гамильтона не было никаких сердечно-сосудистых заболеваний.

Бедная мама отложила свою ежегодную поездку на лыжах в Сент-Мориц на неделю, чтобы сыграть роль убитой горем вдовы, и с тех пор сидит в своей комнате, глотая таблетки и фальшиво плача, распивая бутылки шампанского со своими друзьями-идиотами.

Это не утешает ее двух дочерей, да и не утешило бы никогда. Да и таким дорогим и любимым старина папа тоже никогда не был. Он любил говорить, что для поддержания нашего привилегированного образа жизни требуется работать больше, чем сорок часов в неделю, но это была полная чушь.

У ван Гамильтонов денег больше, чем у Бога, а у нас с Ханой есть трастовые фонды, которые обеспечат нам достаток до пенсии, когда каждой из нас исполнится двадцать один год, если мы решим работать. Отец заботился лишь о том, чтобы мы хорошо выглядели на людях и не позорили его.

Сказано-сделано. Но за закрытыми дверями…

Настала моя очередь сжать кулак, и я бью им по столешнице из темно-зеленого мрамора. Виктор погубит нас, а у меня нет союзников в Нью-Йорке — по крайней мере, тех, кто мог бы помочь мне с таким человеком, как он. Я потираю пальцами лоб, запуская их в свои волосы цвета воронова крыла, пытаясь придумать что-нибудь, что угодно, чтобы вычеркнуть его из нашей жизни.

— Блейк, это ты? — Глубокий голос пугает меня, и я поворачиваюсь так быстро, что со стола падает миниатюрный рыцарь в настоящей кольчуге на миниатюрной лошади.

Мужчина быстро шагает вперед и ловит фигурку, оказываясь в непосредственной близости от меня, наполняя мой нос насыщенным ароматом шалфея и цитрусовых. Это заполняет мой мозг воспоминаниями, и по мере того, как он выпрямляется, у меня сжимается горло.

Хатченс Уинстон — это взрыв из забытого прошлого моего отца, лицо, которое я не видела много лет. Теперь это лицо взрослого мужчины, возвышающегося надо мной, с темными волосами, вьющимися у висков. Он одет в подходящий для поминок костюм, и его широкие плечи и мускулистые руки напрягаются под дорогой тканью. У меня даже колени слабеют.