Бесстрашный

Луис Тиа

А еще я его ненавижу.

Сейчас я живу на втором этаже его огромного дома в фермерском стиле, расположенного на одной из старых улиц Гамильтауна, но мне не хочется возвращаться в Нью-Йорк. Я хочу остаться и выяснить, что случилось с моим дядей, не говоря уже о том, что мне нужно решить, что делать с этой ситуацией с шантажом.

Я приоткрываю рот и подумываю спросить Хану, что она помнит о «Лизании леди Либерти» — возможно, самом идиотском названии для порнофильма. Спрашивать бессмысленно, она никогда ничего не

помнит на следующий день.

Тяжело вздохнув, сажусь на мягкую двуспальную кровать напротив той, на которой лежит чемодан Ханы, пока она его распаковывает. Я уже распаковала вещи и переоделась в черные брюки-палаццо и топ. Моя сестра все в том же платье в цветочек, а снизу доносится аромат готовящейся еды.

Негромкий стук в дверь сопровождает голос Лерлин Джонс, экономки Хатча. Она напоминает мне золотую курочку, невысокую и круглую, и мать, которой у нас никогда не было. Женщина привела нас сюда и велела чувствовать себя как дома и дали ей знать, если нам что-нибудь понадобится.

— Ужин готов, если вы хотите спуститься. — Ее улыбка теплая. — Ростбиф и картофельное пюре со свежей сладкой кукурузой. Очень вкусно, если честно.

Хана с любопытством смотрит на меня, и я пожимаю плечами.

— Мы сейчас спустимся.

— Мы спустимся? — смотрит на меня сестра, как на незнакомого человека. — Я думала, мы останемся здесь в знак протеста.

— Так и есть, но нам необязательно голодать.

Не то чтобы я была уверена, что смогу есть, когда у меня желудок скручен в узел.

— Я не против остаться здесь, если это то, чего ты хочешь.

Я также знаю, что она будет ужинать из бутылки, если я ей позволю. Может быть, эта поездка проходит не так, как я ее себе представляла, но я все равно увезу ее из города, подальше от ее привычной толпы. Может быть, я смогу использовать это время, чтобы приблизить ее к здоровой жизни.

— Мы идем. Давай. — Она выходит за дверь и идет по короткому коридору к лестнице.

Дом Хатча оформлен в истинно винтажном стиле с мебелью из полированного дуба и светлыми оштукатуренными стенами. Портреты висят на проволоках, подвешенных к потолку, а люстры закреплены замысловатыми потолочными медальонами в центре каждой комнаты.

Наши шаги заглушают старинные персидские ковры, покрывающие полы из темного дерева. Это именно то, что вы представляете себе, думая о южной архитектуре девятнадцатого века.

Снаружи дом окружен широким белым крыльцом со стрельчатыми арками и огромными окнами, выходящими на массивные живые дубы в переднем дворе.

Деревья успокаивают меня своими стволами шириной с автомобиль и черными ветвями, низко свисающими к земле. Они напоминают мне о том, когда я была маленькой девочкой и вместе с отцом приезжала к дяде Хью. Гамильтаун возник на рубеже двадцатого века, а эти деревья — на заре времен. Они напоминают мне о том, что можно пережить все.

Войдя в ярко-желтую столовую, я останавливаюсь, увидев нашего хозяина, стоящего во главе стола, а маленькая девочка смотрит на него снизу-вверх. Ее голова достаёт чуть

выше его талии, а светло-каштановые волосы заплетены в две косы по бокам головы.

На ней белые брюки длиной до колен с резинкой на ногах, собранные над полосатыми белыми спортивными носками, и ярко-красная майка с надписью «Stinky's Snow Cones», вышитой белыми буквами над гигантской цифрой восемь.

Я почти уверена, что это форма для игры в софтбол, и она хмуро смотрит на Хатча.

— Но тренер Перкинс специально попросил, чтобы ты бросил начальную подачу в нашей первой игре. Он хочет тебя.

— У меня сейчас много дел, Пеп. В городе есть много других людей, которых он может попросить. — Хатч кладет руку ей на плечо, отчего она становится еще меньше, и девочка скрещивает руки, яростно надуваясь.

— Дядя Дирк сказал, что ты откажешься. Он сказал, что у меня больше шансов заставить дьявола съесть Вонючкино мороженое, чем заставить тебя сделать это. (прим. тут небольшая игра слов, название команды «Stinky's Snow Cones» переводится как Вонючкино мороженое.)

Хатч хмурит темные брови.

— Это Дирк тебе сказал?

— Ты же не собираешься допустить, чтобы он оказался прав, дядя Хатч?

— Нет, но я обязательно поговорю с ним.

— Значит, я запишу тебя на открытие! Ух! — Она победно вскидывает над головой маленькие кулачки и протягивает руку. — Дай мне свой телефон.

Он хмурится и достает телефон из внутреннего кармана куртки. Девочка берет его и протягивает ему.

— Пароль, пожалуйста.

На его губах появляется намек на ухмылку, и от этого у меня внутри все тает. Его нежность с этой девочкой, то, как он позволяет ей командовать собой, так неожиданно.

Она начинает набирать по его телефону, и Хатч подхватывает ее за талию, заглядывая через плечо.

— Что ты сейчас делаешь?

— Поставь меня на место, грубиян! — Ее ноги в полосатых спортивных носках покачиваются, когда он раскачивает ее из стороны в сторону.

— Я не грубиян, а твой дядя. Что ты делаешь с моим телефоном?

— Я установила ряд напоминаний, чтобы ты не забыл. — Еще несколько нажатий, и она возвращает ему телефон.

Он все еще улыбается, когда стул рядом со мной с резким треском падает вперед на стол, заставляя нас всех подпрыгнуть.

— О, простите. Я не хотела… — Хана бросается вперед, чтобы поймать его.

Хатч и девушка поворачиваются к нам лицом, и его улыбка быстро тает, превращаясь в нейтральное выражение. Моя — тоже.

«Подождите, я что, только что улыбалась?»

— Блейк, Хана, — Хатч жестом показывает на девочку, которая смотрит на нас большими карими глазами. — Это моя племянница Пеппер. Она была ребенком моей сестры Джуди. Или есть.

— Джуди была моей мамой. — Пеппер подходит к тому месту, где мы стоим, и протягивает руку. — В прошлом году она сильно заболела, и Богу понадобилось, чтобы она стала ангелом. Теперь мама наблюдает за мной с небес.