Бэстолочь (сборник)
Шрифт:
Несмотря на то что долгое время ничего не получалось; что чувствовал себя беспомощным и смешным, стыдился своей непрофессиональности и бездарности, казавшихся несомненными и вопиющими на фоне ослепительного мастерства партнеров Кирилла, прекрасных актеров и тончайших профессионалов; что, придя в отчаяние, умолял Магистра: «Подскажите, объясните, покажите, как играть!» – а тот лишь пожимал плечами и виновато улыбался: «Не знаю, Кирилл, ей-богу, не знаю». Даже тогда, когда, сломленный неудачами, однажды собрался с духом и заявил Магистру: «Пока не поздно, откажитесь от меня и найдите другого актера. Вы же видите, что у меня ничего не выходит. Не смогу я сыграть Никитина. Мало того что это труднейший характер, так он еще и немой, в
Но Магистр отказа не принял, обнял Кирилла и сказал, усмехнувшись: «Вижу, что не получается, Кирилл. Но должно получиться, слышишь? Потому что иначе фильма не будет. Нет у меня другого Никитина, и никакой самый опытный верняк-профессионал тебя не заменит. Понял?»
Ну не сон ли?
Все он, разумеется, прекрасно знал, Магистр, и личность Никитина была ему понятна и известна до мельчайших деталей, и наверняка мог показать, как надо играть, но, в отличие от большинства режиссеров, не желал навязывать Кириллу «готового» Никитина, понимая, что тот Никитин, который ему нужен, должен сам родиться в актере, а любая искусственная стимуляция обернется пародией, слепым подражанием, неправдой. Но помогал этим родам, не жалея ни сил, ни рабочего графика. Запирался по вечерам с Кириллом у себя в комнате, или уходил с ним на берег моря, или, отменив съемки, уезжал на многие километры от съемочной площадки в степь, в горы, часами разбирал с Кириллом его роль, просил рассказывать ему о Никитине от его лица… «Всю свою жизнь расскажи! С самого раннего детства. Как выглядел дом, в котором ты родился? Куда выходили окна твоей комнаты? Когда ты впервые понял, что отличаешься от других людей немотой, и как ты это понял?.. Выговорись до конца, до самой болезненной своей сердцевины, потому что в кадре я тебе ни слова не дам сказать, а ты должен будешь сыграть все, что пережил и выстрадал: от детских рыданий в подушку и до запаха подъезда, в котором жила твоя первая любимая девушка».
Репетировал с Кириллом по пять, по десять раз каждый кадр, всякий раз успокаивая, обнадеживая; причем, чем хуже играл Кирилл, тем мягче успокаивал и тем убежденнее обнадеживал. Не жалел пленки на Кирилла: по многу дублей разрешал ему, тогда как от других актеров требовал «попадать в точку» с первой же попытки.
Все делал для того, чтобы Кириллу было как можно удобнее перед камерой. Однажды, проснувшись рано утром и выйдя прогуляться в парк, Кирилл увидел Магистра в беседке, в которой днем должны были снимать сцену с Кириллом. Магистр вел себя довольно странно: задумчиво расхаживал по беседке, садился на скамейку, долго искал удобную позу, потом вскакивал, выбегал на крыльцо… Лишь спустя некоторое время Кирилл понял, что Магистр «проходил» для себя роль Кирилла, а потом просил сопровождавших его рабочих приделать к скамье подлокотник, надставить спинку, закрепить половицу, расширить крыльцо.
Ну разве не счастье? Для него, Кирилла, на которого в лучшем случае ворчали да покрикивали, а в худшем – вовсе не обращали внимания, дескать, сам разберется и сделает – не зря же его учили.
А его партнеры! С ними и играть не надо было: лишь взглянув на то, как они «страдают», слезы не только не приходилось выдавливать из себя, а сдержать их было невозможно; и ярость приходила сама собой, если они «издевались» над Кириллом; и так порой обжигало любовью или врезалось обидой, что забывал о том, что перед камерой, что Нестеров он, а не Никитин и что способен выразить чувства словами, а не мычаньем беспомощным и взглядом кричащим, в которые вкладывал всю свою жаждущую любви и прощения душу!.. Мало того, они помогали Кириллу различными техническими приемами, учили его хитрым актерским уловкам, с помощью которых можно облегчить самую трудную оценку факта, выстроить самую нескладную мизансцену. Да один день работы с такими мастерами стоил
А сценарист, который иногда подходил к Кириллу и виновато: «Кирилл, вам трудно, я вижу… Нет, тут явно моя неточность. Скажите, а как бы вы поступили на месте Никитина? Я вижу, что мой сценарный Никитин мешает вашему живому».
Да полно, возможно ли такое?!
И уж совсем невероятным и неправдоподобным показался Кириллу тот день, когда снимали сложнейшую, кульминационную для всего фильма сцену, на которую Магистр заранее обещал Кириллу любое число дублей, и когда после первого же дубля Магистр вдруг тяжело вздохнул, развел руками и произнес упавшим голосом: «Повторять не будем. Лучше сыграть просто невозможно». Кирилл и счастья тогда не испытал, а когда другие актеры подходили поздравлять его с успехом, испуганно озирался.
То, что опасения его не подтвердились и что уже давно родился на свет Никитин, а вместе с ним способный и профессиональный актер Кирилл Нестеров, Кирилл осознал уже в самом конце съемок, когда однажды Магистр с несвойственным ему раздражением вдруг крикнул из-за камеры: «Послушайте, Нестеров! Я понимаю, что это непростая сцена. Но такой техничный артист, как вы, может и должен сыграть ее с первого дубля». Так какого же лешего вы заставляете меня расходовать пленку!»
…Какая жена?! И слава богу, что Ленка не поехала с ним на съемки! Она бы ему только мешала. Потому что, кроме Никитина, его собственного , в немоте, страданиях и невыраженности рожденного Никитина, никто ему не был нужен, и не замечал он больше никого. Кроме Магистра, кроме своих замечательных партнеров.
Да ради этого прекрасного сна, этого невероятного счастья десять Ленок можно было принести в жертву! Кирилл бы и жизнь свою отдал не задумываясь, потому что уже тогда предчувствовал, что едва ли такое может скоро повториться, а жить по-прежнему, после того как вкусил настоящую жизнь и испытал подлинное счастье, будет еще тягостнее, еще нестерпимее.
…А его сестра, Светочка, в любой момент могла сесть за рояль, поставить перед собой ноты и играть все, что пожелает: Баха, Моцарта, Шопена. И не какие-то три месяца, а всю жизнь наслаждалась счастьем. И никто не мог отнять его у нее. Разве что в раннем детстве, когда в соответствии с инструкциями Татьяны Семеновны, считавшей, что Светочка «перезанималась», Марья Игнатьевна запирала на ключ пианино, а Светочка вымаливала у нее «еще минуточку»…
Нет, Светке он не завидовал! Это Ленка считала, что он ей завидует. Бред!
Да, конечно же Кирилл завидовал и не мог не завидовать Светочке. Но не черной была его зависть, и зла своей сестре он никогда не желал, а, наоборот, гордился ею и радовался за нее. И ходил на все ее московские премьеры. И перед каждым Светочкиным концертом волновался и нервничал, точно ему самому предстояло ответственное выступление. В перерыве между отделениями прислушивался ко всему, что говорилось в публике, краснел от удовольствия, когда хвалили сестру, и в морду готов был дать, когда ругали, и ругали несправедливо. А когда она играла, иногда едва сдерживал слезы. Презирал себя, ненавидел в себе эту свою родственную сентиментальность, но ничего не мог с ней поделать.
…Теперь и это прошло. И это вытравил из себя. И давно перестал посещать Светочкины концерты.
При чем здесь вообще зависть к сестре? Не она ведь испортила отношения Кирилла с Анной Константиновной. Не она явилась причиной их, теперь уже можно сказать, полного отчуждения, незаметно родившегося, незаметно разросшегося, незаметно парализовавшего все нервные окончания, так что когда вдруг заметили, когда начались хрипы и судороги, уже поздно было что-нибудь предпринимать, никакая хирургия уже не могла исцелить.