Бестселлер
Шрифт:
А вы мне говорите: Кафка! А вы мне говорите: Оруэлл! Э, братцы, никаких затей, и оттого так жутко, как, помню, на театре Мейерхольда: погром еврейский происходил в безмолвии, и это было пострашнее грохота и воплей.
А здесь, в Париже, милейший Аллигатор без всяких аллегорий слал шифром сообщенья в Центр.
Приложение № 129. На Ваш №… о Бурцеве.
Встретившись с Бурцевым, имел с ним трехчасовой разговор.
Похищение Кутепова и Миллера иллюстрирует, как он говорит, не только возрастающую мощь и многочисленность сов. агентуры, но и возрастающее разложение русской эмиграции.
По поводу процесса Плевицкой Бурцев
В Париже находится некий подполковник Скопин, выдающий себя за генерала и распространяющий слух, что Бурцев, как и его друг ген. Дьяконов, является агентом ГПУ, а кроме того состоит на службе французской полиции и получает от нее 900 франков в месяц. Бурцев отправил Скопину требование, чтобы тот явился к нему, на ул. Люнен, для личных объяснений по этому вопросу. В противном случае он, Бурцев, выступит в печати, обвиняя его в клевете.
Бурцев продолжает защищать от клеветы и своего друга генерала Дьяконова, который, по его убеждению, был и остался честным русским патриотом. Учредил третейский суд, никто не явился. Бурцев под присягой отверг все наветы на Дьяконова.
В настоящее время Бурцев получил от левых евреев поручение собрать материалы, доказывающие участие прежних правительственных кругов в фабрикации «Протоколов сионских мудрецов». Бурцев ездил в Брюссель, где что-то добыл по этому вопросу. Предполагает поездку в Ниццу. Получил какую-то документацию у ген. Глобачева. Ожидает ответа от Тихомирова на свой запрос. Тихомиров, по сведениям Бурцева, живет либо в Москве, либо в Сергиевом Посаде. В ближайшее время Бурцев имеет свидание с А.А. Лопухиным, бывш. директором департамента полиции; Бурцев поддерживает с ним добрые отношения.
Постоянно навещает Бурцева некто Ю. Давыдов, московский литератор, совершенно неизвестный. Обещает Бурцеву наводить справки в московских архивах.
Увы, увы, ваш автор угодил в анналы Аллигатора. А замечания рептилий всегда, ребята, отзовутся оперативной разработкой, разборкой в следственном отделе и, наконец, разделкой леса иль угольным разрезом.
Но время, знаю, есть – продолжу. Однако, извещаю племя молодое, в таких вот ситуациях ты чувствуешь нервическую спешку, она ведь тоже отзовется в моей пекарне на выпечке хлебов, пусть не насущных, но все равно зависящих от состоянья пекаря, а посему не обессудьте. А-а, ничего от вас я не прошу, ребята. В конце концов, друзья иль недруги мои, работяге безразличны посмертные размеры заработной платы.
Когда бы Аллигатор все силы отдавал лишь Бурцеву, резидента б отозвали. И этим, скажу вам на ухо, спасли б от пули. Э, мой В.Л. был Аллигатору петитом. Он сообщал о Бурцеве попутно, даже и небрежно. Как говорится, для полноты картины. И вот отметка пустяковая: мол, Бурцев ждет письма от Тихомирова.
Дождался. Осмелюсь доложить, престранное письмо.
Впрочем, вначале Лев Александрович ответил на запрос В.Л. Он «Протоколы» поостерегся публиковать в своих «Ведомостях» (московских – Д. Ю.). Его, редактора-издателя, брало
Ах, вот как – отказался? О, беспринципность публициста! Два эти «ц» здесь нарочиты: они язвят мыслителя из подмосковного Посада. Неможно отрицать влиянье быта на прорицанья. Опять два «ц», ишь, вьются, вьются, словно бы цеце. К чему все это? А к тому, что вот и фунт: большевиков и на дух не приемлет, а пуще тех, что из жидов, но чечевичную похлебку принял, отпущенную беками для выдающихся ученых. Буквально: получал пайки от счетовода и кладовщика. У, местечковые, прихлынувшие в белокаменную. И получив, он выдыхал, он шелестел: «Спасибо вам, спасибо».
Прибавьте к продтоварам дрова и керосин, опять же от щедрот Комиссии по улучшенью быта. Тепло и свет, бесспорно, убыстряют и углубляют мыслительный процесс. Тому разительный пример – вторая часть письма Льва Александровича.
Он пишет Бурцеву: известный исстари как возбудитель антисемитизма жид-процентщик, швидкий шинкарь, картузник, арендатор, винокур и проч. – все это пена экономических приливов. Глобальное – в глубинах духа. И племя иудейское, и добрый русский наш народ имеют статус избранных. Но двум Мессиям не ужиться. В том ось и корень, кряж и главный винт. Все прочее второстепенно, плоско, ординарно.
Однако капитальное и новое в другом. Последующее, говорю, требует курсива. Не типографского, а исторического. Последующее крупно и рельефно. Запомните-ка: не укра’ди. Не поступайте на манер позднего славянофила иль нынешнего математика. Первый, достославный Данилевский, не ссылался на немца Рюккерта и поразил образованщину своею самобытностью. Второй, расчислив конструкцию малого народца, не указал на инородца, французского историка Кашена, да и опять мы ахнули. А ежели кто-либо посмеет не сослаться на письмо из Сергиева Посада, тот обречен: тотчас и загорится шапка.
Теперь – как в рупор. А вы вникайте. Из письма, полученного Бурцевым, новация вот так и брызнула, вот так и пролилась, ну, словно бы металлом раскаленным. Вникайте! То было размышление об Интернационале. Не том, который основал Карл Маркс. А том, который основал Владимир Ленин. Ну, значит, Третий. Уж был объявлен Манифест. Уж состоялись два Конгресса. И мир оповестился: пролетариат не вложит в ножны меч, пока не будет всемирной федерации Советов. Слышите: все-мир-ной. Разноплеменный гул в Кремле: русские сделали возможной мировую революцию. Огромленный овацией, все повторял и повторял австрийский делегат: в Москву, в Москву, ничто нас удержать-то не смогло. Француз его сменил и извинился, что он по-русски еще не говорит, но завтра будет говорить, как все, кто понял мощь Интернационала. И под конец, под занавес: благодарность и восхищенье русскому пролетариату… О-о, признательность японца, теперь уж он не желтая угроза, не косоглазый, его уж шапками не закидаешь, он горд, японец: деятельность русских товарищей оказала громадное влияние на психику народа Страны восходящего солнца…