Бетагемот
Шрифт:
— Лифты сразу за поворотом, — сказал Дежарден.
Совершенно безоружные, они вступили в приемную
Дежардена. Кларк направляла Лабина тихими подсказками и редкими прикосновениями. О том, что думает, она не решилась заговорить даже шепотом, но чуть сжала ему плечо. Кен знал ее достаточно давно и все понял: «Ахилл не купился».
Кен ответил слепым взглядом и движением окровавленных губ: «Конечно».
Все согласно плану. Если считать это планом.
Приходилось принимать физику на веру.
Она готова была поверить всему, о чем толковал Лабин по пути: неважно, поверит ли им Дежарден, главное, чтобы он счел их полезными. Пока он видит в них пользу, убить не попытается.
Но действовать не даст. Он никого не впустит в свое тайное логово, не приняв меры предосторожности: отберет оружие, возьмет под арест, лишит свободы.
«Ничего смертельного, — предсказывал Лабин, — и ничего такого, что повредило бы структуру. Выбор у него будет небольшой. Справимся».
Все это было прекрасно, но Кларк никак не могла отделаться от мысли, как именно им придется справляться.
В ее груди плескалось добрых пол-литра воды, запертых пленкой на электролизном порте. Пятьсот миллилитров — на слух не так уж много. Когда она плавала на глубине, через ее имплантаты протекал непрерывный и постоянно пополнявшийся поток морской воды. Застойный осадок, застрявший в имплантатах теперь, на глубине не продержался бы и секунды.
«Четыреста пятьдесят граммов молекулярного кислорода, — сказал Лабин. — Почти как в двух тысячах литров воздуха».
Голова не спорила с цифрами, а вот нутро ничего не понимало в математике.
Перед ними встал ряд лифтов. Двери одного были открыты, из кабины лился мягкий свет.
«Первым делом он нас запрет».
Они вошли. Двери закрылись. Клетка пришла в движение.
Вниз.
«Безумие, — подумала Лени. — Ничего не получится».
Ей уже чудилось, что она слышит тихое шипение газа, выходящего из невидимых сопел.
Она закашлялась и переключилась на имплантаты, молясь невесть какому божеству, чтобы Лабин не напорол в расчетах.
Не напорол. Где-то в груди началась знакомая легкая вибрация. Нутро закорчилось, заполнилось запасами изотонического физиологического раствора. Жидкость подступила к горлу, заполнила рот. Легкая тошнота сопровождала наполнение среднего уха. По подбородку побежала соленая струйка, напомнив, что пора сжать губы.
Звуки пропали, все стало слабым и далеким, кроме биения собственного сердца.
И уже не хотелось дышать.
Спуск продолжался. Лабин прислонился к стене. Лицо — кровавая маска циклопа. Кларк ощутила теплую влагу на верхней губе — потекло из носа. Она подняла руку, почесалась, плотно загнав в ноздрю левую затычку.
Тело вдруг запело изнутри, кости дрожали басовыми струнами. Рвота подступила к горлу, кишки свело.
«Два наиболее вероятных варианта, — прикидывал Лабин, — газ и инфразвук».
Она не знала, имелся ли в арсенале Дежардена газ, — вполне возможно, им уже был насыщен воздух вокруг. Но что кабина превратилась в некое подобие мегафона — никаких сомнений: звуковая тарелка, наверное, размещалась или в потолке, или в полу кабины. Стены фокусировали колебания, выстраивая резонанс внутри клетки. Звук создаст невыносимые пульсации в легких и в среднем ухе, в синусах и трахеях.
Кларк затошнило, несмотря на заполненные водой дыхательные пути: страшно подумать, как бы это подействовало на ничем не укрепленную плоть. Имплантаты не влияли на кишечные газы — давление морских глубин сжимало эти полости без всякого вреда — и акустические атаки обычно настраивались на более жесткие и предсказуемые воздушные камеры. И все же мегафон Дежардена что-то с ними делал. Лени едва сдерживала рвоту, которая расплескала бы раствор по всему лифту, и боялась обделаться прямо в гидрокостюм. Любой сухопутник уже валялся бы на полу, блевал в собственных испражнениях — или потерял бы сознание. Кларк зажала себя с обоих концов и держалась.
Лифт остановился, свет погас.
«Он знает, — думала Кларк. — Вычислил, конечно же, вычислил. Как мы могли надеяться, что он не поймет. Разве Ахилл мог не заметить?»
Вот сейчас кабина снова дернется, потащит их по забитой ловушками руине в шестьдесят пять этажей, а те превратят Лени и Кена в...
Голова прояснилась. Кости больше не звенели, кишки встали на место.
— Ну вот, ребята, — прозвучал в залитых ушах Кларк тонкий и такой далекий голос Дежардена, — конечная остановка.
Двери разошлись.
Оазис светящихся механизмов на огромной темной равнине. Невооруженный глаз, возможно, увидел бы здесь Второе Пришествие, христоподобную фигуру, омытую светом и технологией среди бесконечной пустоты.
Для Кларк темноты не существовало. Пустыней была переделанная подземная парковка: серый подвал, протянувшийся на половину городского квартала. Ровные ряды опорных колонн отделяли пол от полтолка. Из стен торчали трубы и световоды, обвивали опоры паутиной виноградных лоз. Кабели сходились в толстый хобот, а тот змеился по полу до подковообразного пульта управления, освещенного химическими лампами-полосками.
И Христос этот был знаком Лени. Впервые она столкнулась с ним в темноте куда глубже здешней. Тогда он был пленником Лабина. Тогда Ахилл Дежарден ждал смерти.
Тогда его было куда проще просчитать.
Запекшаяся кровь на губах у Лабина потрескалась. Грудь задышала. Кларк отключила имплантаты. Выдернула затычки из носа, не дожидаясь, пока окончательно схлынет вода. Из центра высокотехнологичной подковы на них смотрел Дежарден.
— Я думал, что мог расплатиться, — сказал он.
Странно, жутко, но Лени было приятно вновь его
увидеть.
— За то, что был монстром, — пояснил он, словно его кто-то спрашивал. — Знаете, почему я вступил в Патруль?
Себя я изменить не мог, но думал, что, если помогу спасти мир, может, это как-то меня оправдает. — Его губы сложились в горестную улыбку. — Глупо, да? Смотрите, до чего это меня довело.
— Всех довело, — сказал Лабин.
Дежарден перестал улыбаться. На его глазах не было линз, но они вдруг стали непроницаемыми, как у рифтера.