Бей первой, леди!
Шрифт:
Рыба в нем водилась самая настоящая — сомики и огромные золотые рыбки, размером с хорошего карася. Они плавали неспешно, похлопывали хвостами по воде и ловили комаров, выпрыгивали из воды и хватали насекомых. Карась сцапал даже здоровенную стрекозу, но та, треща крыльями, вырвалась и, заваливаясь на один бок, улетела куда подальше. Макс усмехнулся и двинулся дальше вокруг пруда, обошел толстенную сосну на самом его берегу и успел остановиться в последний момент.
Он едва не сшиб с ног девушку — взлохмаченную, довольно высокую, серьезную, но какую-то нескладную, как та стрекоза, что пару мгновений назад едва не рассталась в жизнью. Присмотрелся и понял: это оттого, что девушка сутулится, поднимает плечи и смотрит на незнакомца и по сторонам исподлобья и даже, как ему показалось, затравленно, что ли. Понятное дело — кто-то из прислуги помешал господскому уединению и теперь бежит куда подальше, чтобы не вызвать еще больший гнев вдовы, недаром та чешет по дорожке, покрытой плиткой, так, что каблуки грохочут. Прислуга, конечно, одета черт знает во что: джинсы какие-то немыслимые, мятая футболка висит на костлявых плечах, на ногах кроссовки, через плечо переброшена сумка на длинном ремне, на среднем пальце мелькает широкое золотое кольцо с небольшими камнями, большое кольцо, точно мужское. На вид девчонке лет двадцать с небольшим, глаза за очками полны ужаса, точно змею увидела, — того гляди в обморок грянется или заплачет.
Ни того, ни другого не произошло, девушка так же настороженно смотрела на Макса и теребила ремень бесформенной сумки, больше похожей на вещмешок. Отвела взгляд, обернулась, махнув длинной каштановой гривой, снова посмотрела на Макса, на юношу за его спиной.
— Юля! — запыхавшись, выкрикнула вдова. — Юля, подожди! Мне надо показать тебе…
Девушка не слушала, мрачно взглянула на Макса, на вдову, на Рогожского, что отсекал ее от леса, обойдя Левицкую сбоку, и поняла, что попалась: бежать ей было некуда, если только в пруд прыгнуть.
Девушка задрала голову, прикусила нижнюю губу, ее лицо на мгновение перекосила гримаса отчаяния и досады. Вдова была уже на подходе, бежала по траве, девушка обернулась и крикнула так, что рыбы шарахнулись в пруду и забили хвостами по воде:
— Ну что тебе еще? Что? Чего ты ко мне привязалась? Отстань, мне никто не нужен!
Левицкую точно под дых ударили, она остановилась и оперлась ладонью на сосну, тяжело дыша и поправляя волосы. Рогожский остановился в паре шагов от вдовы и следил за Юлей, та заметила это и усмехнулась. Посмотрела на Макса презрительно и, как ему показалось, с отвращением, что ли, оглядела с ног до головы и выкрикнула:
— Еще один надсмотрщик! Сколько можно, я же просила тебя…
Ей не хватило воздуха, голос прервался, и притихшие птицы вновь зачирикали на сосновых ветках. Макс смотрел на девушку, на ее мать, искал и не находил ничего общего, вот ни капельки: они не были похожи даже близко. Левицкая роста невысокого, что скрывают каблуки, лицо у нее круглое, хоть умело наложенный макияж создает иллюзию высоких скул, и глаза не те, что у девушки, и волосы. Но это ничего не значит, может, Юля пошла в отца, который, как сказала Маринка, умер. И все же женщина и девушка, что стояли перед ним, — в них не было кровного родства, хоть Левицкая и назвала ее своей дочерью. Да какое там: от матери глаз не отвести, а на «дочку» без слез не взглянешь. Нескладная, несуразная, не толстая, правда, но в очках.
«Да кому она нужна, чудо в перьях?» — Макс уже вдоволь насмотрелся на дочку вдовы и теперь не сводил глаз с рыб. Созерцать их было гораздо приятнее — и двигались они плавно, и не орали, как некоторые.
— Юля, — вдова уже справилась с собой, — это Максим… Сергеевич. Он будет сопровождать тебя…
Макс повернулся к Юле, но та на него даже не взглянула. Подлетела к матери и заорала ей в лицо:
— Пошла вон! Отстань от меня, отвали! Ты мне надоела, вы все мне надоели, мне ничего не надо!
Снова затихли озадаченные птицы: Юля орала так, что ее легко и свободно могли слышать и за забором, до которого отсюда было метров тридцать. Если бы кому-то вздумалось в этот момент прогуляться мимо, то он был бы в курсе семейных дел Левицкой и познакомился бы с лексиконом, что использовала ее дочка.
— Юля, — упрашивала ее вдова, — Юля, подожди. Ты же знаешь, тебе нельзя выходить из дому одной, а Леонид не может сопровождать тебя постоянно. Хочешь, чтобы все повторилось?
В голосе Левицкой мелькнула угроза, но Юле море было по колено, плевать она хотела на недовольство матери. Отскочила, едва не врезалась в Макса, отшатнулась, глянула в сторону невозмутимого Рогожского и выкрикнула:
— Плевать мне на тебя и на твоего дружка, понятно?! Куда захочу, туда и пойду, ты и не узнаешь! Лучше отпусти меня, или я сбегу! Я тебя ненавижу, я вас всех ненавижу! И тебя тоже!
Это уже досталось Максу. Он молча смотрел на девушку и прикидывал мысленно: ей сейчас успокоительное вколят или приступ сам рассосется? Вроде никто не дергается, все смирно стоят и смотрят, как беснуется эта несчастная. У нее с головой проблемы — это и без монокля видно: психопатия, буйное помешательство или что-то вроде того. Неудивительно, что предыдущие кандидаты с ней сладить не смогли. «Вдруг сделает над собой что-нибудь, а я виноват буду? Меня Левицкая тут, в садике, и закопает, рядом с рыбками. На фиг… — Макс смотрел на покрасневшее от злости лицо Юли, на ее растрепанные волосы, на пальцы, что сжимали ремень сумки. — Точно больная. Вот сейчас кинется и укусит, и ей ничего не будет, а мне что — сорок уколов в живот делать?»
— Понял? — выкрикнула Юля так резко, что Макс непроизвольно отшатнулся. Понял, конечно, чего тут непонятного: квартиру придется продавать, переезжать в однушку. Разницы хватит и чтобы вдове долг отдать, и «Тойоту» восстановить.
— Понял? — визжала та, и вид у нее сделался вовсе уж неприглядный, она даже старше выглядела, чем еще пару минут назад, когда они едва не столкнулись лбами. Видеть этакое безобразие было тошно и невыносимо, Макс поколебался мгновение, что выбрать, и, вместо того чтобы окунуть ее башкой в воду, отвесил Юле пощечину.
Та аж побелела, сжала зубы, прищурилась и стянула с носа очки, аккуратно убрала их в сумку и вдруг замахнулась, попыталась дать Максу сдачи. Он перехватил тонкое — пальцами можно обхватить — запястье девушки и ударил ее по второй щеке. Вдова охнула, Рогожский подался вперед, но так и замер на старте. Юноша безмолвствовал, точно его и вовсе не было поблизости. Стало очень тихо, даже птицы пока не решались вновь завести свои трели, и рыбы в пруду сбились к противоположной стенке и повернулись к людям хвостами.
— Не ори, — держа Юлю за руку, сказал Макс, — рот закрой, или еще получишь. Дура.
Разжал пальцы, развернулся и, не глядя на вдову и Рогожского, вышел на дорожку и зашагал по ней к воротам.
— Без разрешения выпустить не могу, — заявил было охранник, что вышел из будки на входе, — сотрудников только по разрешению хозяев выпускаем.
— Я уволился, — буркнул Макс, толкнул тяжелую, точно бронированную, калитку и вышел на улицу.
Пока топал мимо лодок по чистым до тошноты гладким тротуарам, пока добрался до главных ворот, пока шел по лесу, мысль в голове крутилась только одна: Левицкая даст ему время на продажу квартиры или вцепится немедленно и не успокоится, пока не ошкурит до нитки? По всем признакам выходило второе, да и черт с ним, пусть в суд подает, разберемся… Главное — от ее бесноватого отродья подальше держаться, а там — куда кривая вывезет, не так все плохо.