Без чувств, без эмоций, выжить
Шрифт:
Она улыбалась накрашенными губами, что было так неестественным вне съёмок.
— Пошли? — Вручил ей розы, она откинулась носом в цветы улыбаясь.
Я представлял, что, как обычно, она будет в джинсах и клетчатой рубашке, максимум сменит рубашку на футболку и джинсовый жакет.
— Нужно было брать ирисы, — неожиданно сказал вслух. Пришлось объяснять, что я выбирал между розами и ирисами, выбрал розы.
— Они красивые, — кивнула она разы.
— Подожди, — и я под руку поволок её к тому самому магазинчику. Купив охапку ирисов, вручил цветы для чего-то, согнув колено.
Она с благодарностью приняла ирисы, и даже по её взгляду было понятно, что эти цветы ей нравятся больше. Но мою попытку выбросить розы в урну, она очень властно пресекла.
— С цветами так нельзя. — и мы стали дарить встречным дамам по одному цветку. Женщины улыбались и что-то мило лепетали на австрийском или немецком, я так и не понял, насколько эти два языка схожи между собой или разняться. Для меня они были одинаково непонятными.
В кактус мы пришло после семи, людей было уже достаточно, а наш знакомый хозяин-бармен, завидев нас на входе, уже мчался навстречу, усадив, как почётных гостей за маленький, круглый столик в углу.
Концерт был так себе. Пели долго и однотипно, чуть подвывающим голосом. Фронтмен группы, парень лет так тридцати, с крупными золотистыми кудрями и чернильно-чёрными глазами. Я впервые слышал, чтобы так пели, он словно играл своим голосовым аппаратом, периодически издавая вибрирующие звуки.
— Это потрясающе, — она склонилась над нашим заставленным столиком, чтобы сказать именно это.
— Тебе нравится?
— Очень! — Маша подчёркнуто, проговорила очень, вытягивая первый слог слова демонстрируя всю силу своих эмоций. — Я впервые на живом концерте. Она поёжилась на стуле, и мы проложили слушать, поедая карпаччо из говядины, что было для меня пробой. Я ем сырое мясо, да раньше бы меня стошнило от одной мысли, но теперь я другой, более современный, прогрессивный.
Мясо было практически сырым и тонким словно папирусная бумага, но с тем самым австрийским вином из графина, которое мы дегустировали накануне, всё было сносно. Я старался не думать о том, что мясо сырое. Главное, это не сырая рыба.
— Как же восхитительно, — прощебетала моя спутница, а её глаза блестели неподдельным азартом. Такой блеск может быть лишь у человека, который счастлив на сто процентов. — Это же настоящее кантри. — Продолжала она, когда был перерыв и все высыпали на улицу курить.
— Ты любишь кантри? — Я поддерживал разговор, насколько мог.
— Не особо. Да, я, собственно, видела подобное лишь в европейских фильмах. Знаешь, когда показывают обычных европейцев, которые ведут обычный образ жизни, работают обычными служащими, ходят в обычные бары и слушают вот такую музыку. — Она так много сказала слово «обычные», что ничего не оставалось, как переспросить:
— Ты хотела бы быть обычной европейкой?
— Точно лучше, чем нелегальная иммигрантка, снимающаяся в фильмах для взрослых. — Мы курили возле входа на небольшой террасе с металлическими пепельницами, а вокруг стоял гул голосов местных жителей, преимущественно здесь были мужчины, и лишь несколько женщин этакого байкерского стиля. Честно, не знаю, как правильно сформулировать стиль
На фоне все этой публики мы выделялись, особенно моя спутница в длинном мягком трикотажном платье облегающим фигуру и открытой спиной, а бархатные туфли на высоких шпильках, были явной претензией.
Вечер холодал, мы допивали по второму бокалу на террасе и курили. Накинув новенькую джинсовую куртку Levi’s ей на плечи, я уже перешёл из друга-коллеги в статус парня. По крайней мере, мне так хотелось думать. Ну а как иначе это воспринимать? Она стояла, прижавшись к моему плечу, я обнимал её за талию.
— Всё время хочу бросить курить, но меня сразу разнесёт. — В её голосе ощущались нотки счастья восторга и алкоголя.
— Куда разнесёт? — Усмехнулся, понимая, о чём она говорит, но я же флиртую.
— Вширь.
— Тебе это не грозит, а даже если и так, то это придаст тебе шарма, абсолютно не испортив.
Она выразительно посмотрела мне глаза, взгляд кричал, что внутри бушевал кураж, но она рассмеялась и томность сие минутного азарта и страсть сник.
— Ты очень красива. — Фраза была банальной, но искренней и я понимал, что другого раза может не быть. Мне и сейчас далось это не легко, хотя сейчас всё…
Наши губы встретились.
Да, наши губы встретились в поцелуи.
Вот, казалось бы, они встречались несколько часов назад в поцелуи и не только, и не раз и не только сегодня, но поцелуй, секс, да и просто прикосновения к любимому человеку, это выходит в микроток. Когда внутри что-то полыхает и взрывается, малейшее прикосновение, а тебя парализует напрочь.
— Походу… — Начала было она, и я понимал, что она может сейчас сказать, поставив всё под такой большой знак вопроса, а то и шлёпнуть громадную точку.
— Ничего не говори, — я прижал ей губы своей ладонью. — Если бы ты знала как мне хорошо сейчас, здесь, с тобой. — Я пожал плечами. — Я влюбился в тебя давно, но сейчас могу об этом сказать.
— Это всё, — она подбирала слова.
— Неправильно? — Перебил снова. — Не нужно?
— Наверное.
— Я не прошу любить меня, я прошу, позволь мне быть рядом.
Она подёрнула бровями, пытаясь разогнать то ли хмельные мысли, то ли порыв сопротивления, но какие-то процессы в ней шли очень бурно.
— И что это за жизнь? — Наконец, изрекла она.
— Всё будет хорошо. Да, ситуация хреновая. Каждый раз, когда я вижу тебя на съёмках с другим, то сначала просто завидовал ему, твоему партнёру, а последнее время меня выворачивает от гнева и желания разбить голову ничем не повинному человеку. Давай накопим денег и всё решим.
— Но у меня сын. — Она подкурила сигарету и отвернулась, выпустив клуб пахучего дыма.
— Ты считаешь его проблемой?
— Для многих мужчин, чужой ребёнок, это проблема. — Она выпалила со столь ровной интонацией, словно репетировала эту фразу.