Без единого выстрела: Из истории российской военной разведки
Шрифт:
В отличие от генерала Аминов пошел на риск. Не согласуя ни с кем, не ставя в известность начальство, он принял это решение. А почему, собственно говоря, должен был он согласовывать это с кем-то? Караван — дело торговое. В известном смысле, даже вне его ведомства. Что касается того, что приказчиком при караване отправлен поручик Алиханов, а писарем — корнет Соколов, то, помилуйте, господа, — это сущие пустяки!
Не так давно Алиханов был майором. Дагестанец служивший в казачьих частях на Кавказе, он был разжалован за дуэль. Разжалован в рядовые и отправлен служить в самый тяжкий Закаспийский край. Здесь, участвуя «в деле» и в пограничных схватках, Алиханов вернул себе офицерские погоны. Правда, пока только погоны поручика. Он-то и сидел сейчас на циновке у входа, готовый переводить, что собрание скажет господину купцу или что
Но собрание молчало.
Молчали гости, им не полагается говорить прежде хозяина. Так продолжалось минуту, другую. Наконец кавказская кровь Алиханова не выдержала. Он заговорил:
— Почтенные старейшины и ханы! Вы получили наше письмо. В нем сказано, почему мы решили посетить славный город Мерв. Мой хозяин — уважаемый человек, богатый русский купец. Вместе с ним прибыли приказчики — Соколов, Платон-ага из Тифлиса и Максуд из Казани. Перед отъездом хозяин встречался с господином Штабом, который управляет Закаспийским округом в отсутствие генерала. Штаб приказал моему хозяину передать свой салям народу Мерва! Мой хозяин хочет посмотреть, как пойдет торговля у вас в городе, что он сможет продать, что купить. Пусть всем будет известно, что русские власти весьма благожелательны к нашему начинанию. Торговля выгодна обеим сторонам. Ответьте, что думаете вы обо всем этом?
Вопрос был задан. За ним последовало новое молчание.
Кочевники молчали. Гости молчали тоже. Похоже было кто кого перемолчит.
Наконец заговорил один из старейшин. Он говорил, а Алиханов переводил, но его перевод и его хозяин, сидевший рядом с ханом, были условностью, это понимали теперь все. После слов Алиханова центром собрания стал не купец, который поглаживал бороду, оглядываясь по сторонам, а его приказчик, сидевший у входа. К нему обращался сейчас говоривший.
— Торговля, — сказал он, — хорошее дело. Очень хорошее дело — торговля. Мы радуемся вашему прибытию. Но с тех пор, как вы здесь, сердца наши не знают покоя, а мысли не ведают отдыха. Плохие люди, дети шакала, есть в каждом городе. Что, если они нападут на вас или чем обидят? Вот почему мы рассудили, что ради нашего покоя и вашего же блага вам будет лучше вернуться откуда пришли — в Ашхабад. Мы пришлем туда делегатов для переговоров. И когда узы дружбы свяжут наши народы как тесно, как душа привязана к телу, пусть будет тогда торговля. Потому что торговля — хорошее дело. Хорошее дело — торговля.
На эти слова должно было ответить сразу, поэтому Алиханов не стал даже переводить. Но теперь никто не заметил этого.
— Делегаты и переговоры — это не наше дело, — сказал он, — пусть этим занимаются власти. Наше дело — торговля. На ашхабадском базаре много купцов из Мерва. Почему же из Ашхабада нельзя прийти в Мерв? В Мерве торгуют бухарцы. В Мерве торгуют персы, хивинцы и люди из Афганистана. Почему не русские? Если вы запретите нам, мы уйдем, и больше вы никогда не увидите наших лиц. Но подумайте. А если генерал запретит вашим купцам появляться на ашхабадском базаре? Кто потеряет от этого — русские или Мерв?
Молчание было ответом на эти слова. Видя, что никто не решается взять слово, заговорил главный хан:
— Почтеннейшие, гость задал вопрос. Что ответим мы гостю? — Он обвел всех взглядом, но ни из его слов, ни из взгляда нельзя было понять, что думает об этом сам хан, и поэтому все молчали.
Но в молчании этом происходила борьба. Если бы все это было где-то еще не на Востоке, эта борьба мнений совершалась бы в потоке слов.
Алиханов молчал и готов был молчать хоть до следующей субботы. Купец уже не оглядывался по сторонам, а только поглаживал бороду, едва касаясь.
— Как зовут тебя? — Неожиданно главный хан обратился к Алиханову.
— Максуд я, из Казани, — отвечал Алиханов.
— Кто ты, Максуд?
— Приказчик моего купца, господина, что сидит рядом с вами.
— Скажи своему хозяину, Максуд, что только один помысел лежит на наших сердцах — ваша безопасность. Мы ничего не имеем против вас, оставайтесь здесь хоть до конца своих дней!
— Да упасет нас аллах от этого! — не удержался Алиханов. — С нас хватит двух-трех базарных дней.
На этом и порешили.
Рано утром, едва рассвело, не замеченный никем, даже своими спутниками, Алиханов в туркменском наряде отправился к Мургабу поить коней. Или как бы поить коней. Потому что цель его заключалась в ином. Пока
20
Войска Скобелева взяли Хиву в 1873 году. Одним из результатов этого было запрещение рабства. Эдикт, подписанный хивинским ханом, гласил: «Я, Сенд-Мохаммед-Рахим-Бахадур-хан, повелеваю всем моим подданный из уважения к русскому дарю отпустить на волю всех невольников моего ханства. С этого момента рабство навеки уничтожается в моих владениях. Да послужит этот акт человеколюбия залогом вечной дружбы и уважения между моим славным народом и народом великой России». Каждое слово этого эдикта было оплачено ценою крови русских солдат. По эдикту были освобождены двадцать один русским, бывший в рабстве, и двадцать пять тысяч персов!
Англичане знали, с какой силой действует на людей страх. Испуганные и обманутые люди в считанные недели воздвигли впечатляющий памятник, но не инженерному и не военному искусству, а лжи и политическому обману. Земляной вал, окружающий бастион, вздымался на огромную высоту — на тридцать метров.
Впрочем, английские офицеры принимали, возможно, и более близкое участие в этом сооружении. Алиханов, осматривая его, не мог знать этого. Никто бы и не знал о роли англичан в сооружении соседней крепости Геок-Тепе, не расскажи об этом отставной капитан Ф. Батлер на страницах лондонской газеты. Два с половиной года помогал он сооружать эту крепость у самых границ Российской империи.
Поездки переодетых англичан, активность английских секретных служб вызывали тревогу русских военных, побуждали их к действиям.
— Знаете ли вы, — говорил Генерал Скобелев английскому корреспонденту, — что присутствие таких путешественников на туркестанской границе вынуждает нас продвигаться дальше в Средней Азии?
Впрочем, осмотр крепости был отнюдь не главной заботой Алиханова по прибытии его в Мерв. Разведчик не только тот, кто может измерить на глаз высоту стены или сосчитать количество пушек. В политической разведке принят иной счет. Главный вопрос: какие силы творят политическую реальность, каков механизм власти? За долгие месяцы, проведенные в Мерве, английский майор не ответил на этот вопрос. Вернее, отвечал по готовому трафарету индийской колониальной практики. В ханах видел он главную пружину власти. Ханов оделял он подарками, им сулил всяческие почести и блага. Алиханов увидел эту картину иначе. На первом плане политической жизни действительно были ханы. Они держались властно. Но это был только фасад политической жизни. Алиханов в первые же дни сумел заглянуть за него. Ханов, писал он полковнику в Ашхабад, «терпят только до тех пор, пока они выполняют волю народа, но их свергают, едва они пытаются пойти против нее. У меня есть причины считать, что реальное их влияние равно нулю. Здесь есть фигуры, наделенные политическим влиянием, но это не ханы. Это фанатики-ишаны» [21] .
21
Ишан — ( перс. — «они») — духовные наставники.
Весь день в доме, где расположились русские, собирались старейшины, приходили ханы. Некоторые, не желая подчеркивать свой интерес к пришельцам, появлялись ночью. Долгие разговоры и тысячи вопросов. Причем из областей, от коммерции весьма далеких:
— Каковы цели русских в Средней Азии?
— Может ли мусульманин в России верить в своего бога? Может ли посещать мечеть?
— Чем кончилась война Белого падишаха с султаном?
— Правда ли, что русские собираются строить железную дорогу, и что это такое?