Без Любви
Шрифт:
Да, он действительно был крепок и агрессивен. И подготовка у него, безусловно, была. Но по тому, как он двигался, я понял, что его учитель не преследовал высокой цели сделать из Студня настоящего воина. То, чему он учил своего ученика, скорее можно было бы назвать уличным боем, но ни в коем случае не искусством. Таких сэнсэев надо вешать за ноги на дверях тех спортзалов, где они учат молодых ребят вырубать людей. Они учат ремеслу убийства, а не искусству боя. В движениях Студня не было строгости и самоуважения человека, владеющего смертельным искусством. От его повадки
Он не мог по-настоящему противостоять умелому и хладнокровному бойцу, и мне оставалось только выбрать способ, которым я его убью. А перед этим я скажу ему кое-что. Мне надоело ходить кругами, и я, выпрямившись, быстро отошел от центра на несколько шагов. По толпе пронесся вздох разочарования, и раздались презрительные возгласы. Но я знал, что делаю.
Этот идиот, увидев, что может спокойно взять нож, рванулся и от жадности схватил их оба. В руках умелого бойца - для меня это было бы равнозначно смертному приговору. Когда перед тобой, сверкая, плетут свой узор два отточенных лезвия, которые направляет опытный воин, надеяться почти не на что. А этот урка и с одним-то ножом не умел обращаться по-настоящему.
Сначала он обрадовался и, выставив оба клинка перед собой, пошел на меня. Потом, поняв, что не знает, что с ними делать, остановился. И, когда до него все-таки доперло, он отшвырнул один из ножей в толпу. Кому-то там попало, и раздались таджикские ругательства.
Наконец он решился и с воплем бросился на меня, целя ножом, зажатым в выставленной вперед руке, мне в живот. Придумать что-нибудь глупее было трудно. Я сделал плавный шаг в сторону, тыльной стороной кисти отвел его руку и, когда он пролетал мимо меня с вытаращенными глазами, дал ему оскорбительный подзатыльник.
Теперь я понял, что мне нужно делать. Убить его я мог и в этот момент, но мне нужно было заслужить симпатии Тохтамбаша, поэтому нужно было устроить хорошее представление.
Пока Студень поднимался с земли, я принял красивую позу и, разведя руки, исполнил перед противником несколько связанных между собой эффектных движений. Толпа восторженно заорала, а Студень сильно удивился. Но тут же бросился на меня, снова пытаясь выпустить мне кишки. Я поймал его кисть и, опустившись на колено, резко дернул ее вниз, а потом назад вдоль земли. Он исполнил кульбит так эффектно, будто тренировался для этого полгода. Пока он, кувыркаясь, катился в пыли, я показал несколько заученных еще в юности стоек, ударов и ложных движений. Толпа неистовствовала. Чурки визжали, хлопали в ладоши и свистели.
Когда мой опозорившийся противник поднялся на ноги, я понял, что он полностью потерял самообладание. Его ноздри раздувались от злости, а в углах рта появилась пена. И тут я допустил ошибку, которая чуть не обошлась мне слишком дорого. Пока я выдрючивался перед публикой, то следил за Студнем только краем глаза. И поэтому не заметил, как он зацепил с земли пригоршню песка. Он бросился на меня в очередной
Я ослеп. Натурально ослеп.
И если бы у него хватило ума, то он бы просто спрятался от меня и спокойно перерезал мне горло. Но блатная натура подвела его, и он, чуя, что вот прямо сейчас может меня прикончить, торжествующе заорал что-то типа "почикаю, кишки на локоть намотаю" и дал мне возможность определить его позицию. Кое-что я все-таки видел, так что, поймав блеск ножа, летящего по дуге мне в лицо, я мягко повалился на спину и тут же исполнил кувырок в сторону. А сам в это время энергично протирал глаза кулаками. И когда я снова был на ногах, я уже все видел. Только глаза сильно щипало.
Ну все, думаю, поиграли и будет. Пора.
И вот, дождавшись его очередной яростной атаки, я подбил руку с ножом и, когда она улетела вверх, принял ее на плечо и сломал в локте. Нож упал на землю, а Студень завизжал, как свинья, попавшая под грузовик. Не теряя времени, я провел ему несколько очень жестких и акцентированных ударов руками в корпус. Он заткнулся, потому что я напрочь сбил ему дыхание, и повалился на землю.
Я спокойно подобрал нож и подошел к нему. Толпа мгновенно затихла. Понятное дело, они ждали жертвоприношения!
В наступившей тишине я негромко, но отчетливо сказал:
– Вставай, умри, как мужчина.
Он зашевелился, перевернулся лицом вниз и стал подниматься, стоя на коленях и опираясь о землю уцелевшей рукой. Дождавшись, когда его поза станет удобной для исполнения моего плана, я сел на него верхом, как на лошадь, и, крепко взяв за волосы, с силой вздернул его голову вверх. Его глаза уставились в солнце, и он зажмурился.
В полной тишине я приложил отточенное лезвие ножа к его натянутому горлу и медленно повернул голову в сторону Тохтамбаша.
Тохтамбаш был потрясен.
Но, поняв, что от него требуется, он поджал губы и важно кивнул.
Тогда я нагнулся к уху этого ублюдка Студня и прошептал:
– Вспомни сикт в тайге. Вспомни девушку по имени Настя.
И резко отдернул руку в сторону, одновременно подтягивая ее наверх. Мне никогда не приходилось перерезать кому-либо глотку, но, по-моему, получилось неплохо.
Кровь хлынула на утоптанную землю, и Студень, хрипя и булькая, повалился мордой вниз. Я встал и небрежно уронил нож рядом с ним.
Толпа ревела и палила из автоматов в таджикские небеса. Толпа была довольна. Один неверный убил другого неверного. Один урюк порезал другого урюка. Такова здешняя селяви. Таковы здешние нравы. И меня прорвало на латынь. На ту самую латынь, которую на первом курсе медвуза я так ненавидел!
– Аве цезарь, моритур солютанте!
– крикнул я Тохтамбашеву.
А он уже выходил мне навстречу, раскрывая свои объятия.
– Вай, харош боец! Вай, харош! Оставайся у меня, я тебя своим телохранителем сделаю, золотом осыплю!