Без подводных камней
Шрифт:
Остановившись возле пышного куста шиповника, усыпанного алыми плодами, блестящими под солнцем, как капли свежей крови, Шубников достал сигаретку. День выдался такой ясный, что не разглядеть язычка пламени, и Александр только по теплу в руке понял, что зажигалка сработала.
На крыльце поликлиники показалась Клавдия Константиновна, стройная, подтянутая и прямая как доска, в старомодном двубортном плаще и туфлях на плоской подошве, она очень напоминала английскую гувернантку из благородного семейства. Шубников никогда не видел гувернанток вживую, но по книжкам составил себе именно такое представление.
На всякий случай он отступил подальше за куст. Если Клавдия
Запах разогретого пыльного асфальта, и так редкий гость в Ленинграде, совсем скоро растворится в мелких хмурых дождях и уйдет до следующего лета. И кто-то сегодня вдыхает его последний раз…
В детстве и юности все было ясно, лето кончалось, но разноцветные кленовые листья символизировали не умирание, не конец, а начало нового учебного года, встречу с друзьями, приключения и открытия, словом, жизнь продолжалась. То же и в студенчестве, а потом Шубников повзрослел и стало ясно, что однажды все кончится и ничего не начнется.
Он улыбнулся, отгоняя тяжелые мысли, и выглянул из-за куста. Клавдия уже повернула на проспект, значит, можно и ему выходить.
Миновав сквер, Александр дошел до углового дома и поморщился. Еще два месяца назад здесь была очень душевная разливуха, но теперь в рамках борьбы с пьянством и алкоголизмом ее спешно переоборудовали в соковый бар. Отмыли, покрасили стены в приятный песочный цвет, на прилавок поставили модные стеклянные коробки с соками, вниз – холодильник с мороженым. Хочешь по отдельности бери, а хочешь в виде коктейля «Айсберг». Местные алкаши в шоке, а радуются реформам только восьмиклассницы, которые теперь могут пить коктейли через трубочку, как в иностранных фильмах. И так по всему городу теперь. Распивочные варварски переоборудованы, магазины торгуют только с четырнадцати до девятнадцати, цены подняли, на предприятиях организуют общества трезвости… Даже у них в поликлинике создали, хотя в этом богоугодном заведении пьющий только он.
Возле винного магазина выстроилась длинная пестрая очередь. Стояли и конченые алкоголики, и приличные мужчины в костюмах, и молодые женщины, явно смущенные, что оказались в таком неподобающем для себя месте. Шубников прошел мимо с неким чувством превосходства. Он врач, черт возьми, и если больной, вопреки заветам наркома Семашко, за почти семьдесят лет советской власти так его и не накормил, то должен хотя бы напоить в это нелегкое для страны время.
Тут Шубников вспомнил, что с понедельника идет не на работу, а в суд, где ему вряд ли кто-то что-то поднесет, и настроение испортилось.
Фонтанка сверкала и искрилась под солнцем, легкая рябь волн отражалась на потолке Ирининого кабинета, и казалось, будто это какой-нибудь древний бог раскинул невесомую золотистую сеть, чтобы затянуть в нее незадачливую судью, только что вышедшую из отпуска.
Ирина с грохотом передвинула строку в пишущей машинке, встала, закрыла кабинет и вышла на набережную, решив провести обеденный перерыв на улице.
Вдруг дачный загар благодаря этому продержится на пару дней дольше…
Ирина знала, что смуглость ей идет, и в молодости тратила много времени и сил, чтобы тело приобрело ровный коричневый оттенок, исключая зону трусиков и лифчика, но непременно «без лямок». А теперь загар у нее крестьянский: лицо, шея да руки… Впрочем, и на том спасибо, могли вообще отпуск дать не летом, а в ноябре. Ирина облокотилась на теплую чугунную решетку и глубокомысленно уставилась на пляску искр
– Ах, Ирочка, на что мы тратим нашу жизнь, – вдруг услышала она. Это председатель суда встал рядом с нею.
Ирина улыбнулась.
– Все крючкотворничаем, роемся в бумагах, а солнышко, вот оно, – Павел Михайлович посмотрел в небо и прищурился, – светит всем, и правым, и виноватым.
На это было что возразить по существу, но не хотелось портить момент казенщиной, поэтому Ирина промолчала, закрыла глаза и подставила лицо солнечным лучам и еле уловимому прохладному ветерку с реки.
Послышался шум и плеск волн о гранитный берег – это приблизился экскурсионный катер. Гид что-то говорил в мегафон, но Ирина улавливала только учительскую интонацию, а слов было не разобрать.
Надо бы свозить детей на эту экскурсию по рекам и каналам, да и она сама ни разу не была, хоть всю жизнь прожила в Ленинграде. На «Метеоре» в Петергоф однажды ездила, но давно, еще в начальной школе. Неприятное воспоминание царапнуло, как звук ножа по стеклу, и вывело Ирину из блаженного умиротворения.
Она открыла глаза и посмотрела вслед катеру. Вся верхняя палуба заполнена детьми, девочки в форменных платьицах с белыми фартуками и бантами, мальчики в синих курточках. По периметру, как часовые, стоят женщины, немного, человек пять. Ирина присмотрелась. Красных галстуков на детях не видно, значит, это начальная школа, ребятишки еще послушные. Пионеров такими хилыми силами в узде не удержишь, тут даже взвод опытных конвойных не даст гарантии.
Так и она когда-то поехала на экскурсию с классом, приуроченную к окончанию учебного года. Мама процедила: «Поступай как знаешь», и выдала пятьдесят копеек на дорогу. Ирина тогда впервые испытала ту полную растерянность, которая вызывает почти физическую боль, когда тебе одновременно и запрещают, и разрешают и ты понятия не имеешь, где тут правда и что тебе делать. На словах одно, а тон, жесты, выражение лица – абсолютно противоположное, чему верить, какое решение принять? Тогда Ирине очень хотелось на экскурсию, и она решила поверить маминым словам и полтинничку. Ведь если бы мама действительно запретила ехать, она не дала бы денег, верно? Оказалось, нет. По возвращении с экскурсии Ирину ждал грандиозный скандал, где ей было сообщено, что она бездушная и черствая девчонка, дрянь неблагодарная и эгоистка, думающая только о своих удовольствиях. Хвостом вертит и знать не хочет, что мать волнуется, не случилось ли с ней там на природе какого несчастья, и вообще на этот день была запланирована генеральная уборка. А кроме того, пятьдесят копеек сумма, конечно, небольшая, но Ира должна была в первую очередь спросить себя, а заслужила ли она, чтобы эти деньги были потрачены именно на ее развлечения? На робкие возражения, что она же разрешила, мама ответила хрестоматийной фразой «сама должна понимать» и что ей очень хотелось убедиться, что ее дочь добрая и разумная девочка, которая заботится о своих близких. Но, увы…
Ирина поморщилась, вспомнив, как болела душа после того скандала. Потом, с годами, она нарастила панцирь, научилась лавировать между интонацией и словом, нести груз несуществующей вины и поняла, что все, что не разрешено, – запрещено, а тогда чуть не задохнулась от сознания собственной мерзости. В общем, дорого ей тогда далась та экскурсия, так дорого, что даже сегодняшний день пришлось за нее заплатить, ведь настроение испортилось окончательно.
Вот так, ловим погожие деньки, радуемся солнцу и проклинаем ненастье, и не считаем, сколько часов проводят наши близкие в отчаянии из-за наших походя брошенных слов…