Без пощады
Шрифт:
Если я покину сравнительно безопасный Карниз и попытаюсь отыскать здесь «добрых людей» (выбор которых был небогат: либо злобные манихеи, либо благонравные клонские каратели), мне суждено погибнуть в течение вторых суток. Так гласили мои интуитивные представления о математической статистике. Если же останусь на Карнизе – пять, ну пусть семь суток я протяну.
Но я, русский пилот Александр Пушкин, позывной «Лепаж», эскадрилья И-02 19-го отдельного авиакрыла, сидеть на Карнизе не собирался. Какой смысл затягивать агонию?
Пока
Что мне это давало?
Честно говоря, ничего.
В каньоне Стикса на многие десятки километров залегала Муть. Чтобы не лезть в слои повышенного давления и не испытывать судьбу, переплывая серые воды Стикса, мне требовалось подняться вверх параллельно каньону еще километров на сорок. После этого…
Ох, после этого я мог на свой страх и риск попить из Стикса водички. Там, в верхнем течении, по крайней мере не было Мути.
Ну а после… А после – либо от этой водички умереть (вариант «Ферван не солгал»), либо приободриться и идти дальше (вариант «Солгал») по направлению к лагерю.
Лучшего плана не было, кроме как на своих двоих повторить маршрут вертолета. Подобный подвиг казался невозможным, а потому мне оставалось лишь молиться и надеяться. А после, уже перед турникетом лагеря, молиться с утроенным рвением, чтобы охрана не открыла огонь. На глазах у сотни наших пленных – не должна бы…
Интересно, как объяснит двуличная свинья Шапур мое исчезновение перед нашими? Ведь весь лагерь знает, что Ферван куда-то увез меня на вертолете! На фоне недавней гибели Злочева пропажа лейтенанта Пушкина должна наших взбесить! Ох, дождутся клоны настоящего бунта – и конец нравственному просвещению…
Когда я примерно через час вылез по каменному развалу на плато, оставив Карниз далеко внизу, я с разочарованием придумал для Фервана и двуличной свиньи Шапура великолепную версию. Фервану достаточно официально заявить, что я сбежал от него в долине Стикса. А он не стал меня преследовать, потому что условия не позволяли.
Какие условия? Ну, там… аномалия, как обычно. Блуждающий триполярный головоотрыватель, например.
Да Ферван вообще может рта не раскрывать! Достаточно будет, если Шапур толкнет соответствующую речь на вечернем построении.
«А мы вас предупреждали, господа: при попытке к бегству стрелять не будем, но тогда никто не узнает, где ваша могила. У нас нет ни времени, ни желания, рискуя жизнями ашвантов, ловить ваших недисциплинированных офицеров», – при такой аранжировке фактов к Шапуру никаких претензий не предъявишь.
От этой мысли я так рассердился, что даже не стал отдыхать после подъема. К тому же мой воинский дух был с самого утра возвышен стараниями Покраса и Мухарева!
Привязавшись к солнцу и приметной скале над обрывом, я засек направление строго на север. Прочитал громко, с выражением «Отче наш» – и пошел.
На исходе третьих стандартных суток я достиг Стикса.
Бояться чего-то? После длиннющей ночи, проведенной на Глаголе под открытым небом, я уже свое отбоялся, братцы…
Я шагал не таясь, широким шагом, сняв для разнообразия ботинки. Почва здесь была ровная, глинистая, лишенная густой растительности и, следовательно, потенциальных опасностей в виде копошащихся в траве псевдозмей, квазинасекомых и гребенчатых скорпионидов (прописаны на Трайтаоне; «восемнадцать» по 20-балльной шкале биологических опасностей).
И пить, и есть мне уже давно перехотелось, точнее сказать – забылось, как это бывает.
Желудок скукожился до размеров грецкого ореха. Язык отсох, в ушах стучало, ступни опухли.
Я подошел к каньону, лег на край, заглянул вниз.
– Ндааа… – сказал я вслух, в основном ради того, чтобы доказать себе, что какой-то там отросток во рту еще в состоянии шевелиться.
«Сказал» – это я себе льщу. Проскрипел.
Вода в каньоне отсутствовала. Ну то есть совсем. Обычная, земная речка, пересыхающая во время жаркого сезона, оставила бы после себя лужи или по крайней мере темные пятна влаги. А здесь не было ничего, кроме сухих камней и столь же сухой глины.
– Не соврал… козел… – продолжал я свои незатейливые размышления, имея в виду Фервана. – Стикс-Косинус спрятался… А какой у него период?..
Немного подумав, я хихикнул:
– Два «пи» у него период… два «пи»…
Еще некоторое время мне потребовалось, чтобы вспомнить: я всего лишь вышел к Стиксу. Но это не значит, что, попади я в нужный мне полупериод Стикса-Косинуса, то увидел бы нормальную воду! Не-ет, подо мной – невидимая, но густая Муть. И вода здесь текла бы тугими жгутами серого напалма…
Я сел, свесив ноги с обрыва. При этом меня так качнуло, что я чуть не свалился вниз.
– О-отставить…
Разумно было бы, конечно, ракоходом отползти на заднице подальше от края. Но лейтенант Александр Пушкин не нанимался вести себя разумно! Лейтенант Александр Пушкин, если хотите знать…
На меня вдруг навалилась такая усталость, что я едва не заснул прямо там, где сидел. Бодрый марш-бросок от места последней ночевки до Стикса меня, кажется, добил.
– Хоть и не нанимался… но лучше бы все-таки разумно, – пробормотал я и, осторожно встав на четвереньки, отошел в сторонку от обрыва.