Без права на помилование
Шрифт:
«Они еще поклонятся мне, — многообещающе грозит бабуля. — Ничего им не отпишу. Уж лучше — на церковь или соседям. Попросишь, те и в аптеку за лекарством сходят, и хлебца из магазина принесут. Будет на что меня похоронить, да и так кое-что останется...»
От товарки — к соседке, от соседки — по всему поселку пошел гулять слух:
«Есть у Матвеевны деньжонки. А может, за долгие-то годы и золотишко насобирала».
Но откуда быть кладам у старой женщины! Все ее богатство — дом, которому давно нужен капитальный ремонт, да пенсия. Ну, сын или зять снабдят углем, помогут огород вскопать, картошку посадить и убрать — вот и все доходы. Пятерку в месяц откладывала Матвеевна на похороны. Да и то не всегда... Словом, спрятано у нее под матрасом 97 рублей.
А ночью являются два молодца.
«Отдай, бабка, гроши! Они тебе ни к чему. А похоронить — похоронят, не тужи!»
Денег у Матвеевны нет, и начинают «добрые молодцы» выжимать их из старухи.
Три года тому назад двоих любителей «бабулиных накоплений» взяли. Грабежи прекратились. Но с тех пор, уже по традиции, в Красноармейске участковые инспекторы уделяют одиноким пожилым женщинам внимание.
— Так кто у вас там, лейтенант, на примете?
— Скороходова Прасковья Мефодьевна, — отрапортовал волейбольного роста, чем-то смахивающий на дядю Степу из детской сказки Михалкова участковый инспектор Кряж. — Пенсия у нее — давнишняя, потому небольшая. Жила лет десять наша Мефодьевна соседской добротою. И сама была общительная старуха: кому ребенка понянчит, пока в детсаде карантин, кому дом постережет, пока хозяева в отпуске. И ее не забывали. А года полтора тому нашу Мефодьевну словно подменили, ну такая Баба-Яга стала! Злющая! Людей, словно кладбищенское привидение, избегает. Со старухами и такое случается. А с Мефодьевной произошло необычное: она вдруг разбогатела. Затеяла капитальный ремонт. И размахнулась тысяч на пять. Всю столярку поменяла, водяное отопление провела, полы перестелила, и забор обновила: поставила глухой, высокий, как в СИЗО, только без колючей проволоки.
— Вы у нее бывали? — поинтересовался Строкун.
— Набился однажды, — добродушно улыбнулся лейтенант. — Только теперь это сделать не так-то просто, к персидскому султану в гарем попасть, поди, легче, чем к Мефодьевне. Оглохла вконец, а запирается, словно в осажденной крепости. Надо полчаса стучать в дверь палкой.
Над добродушным рассказом участкового негромко подтрунивали сидевшие в зале: не бабуля, а клад. Может, ей американский миллионер, бывший любовник, состояние оставил? И не замужем? (Намекали, что лейтенант Кряж еще холостой). А он спокойно поясняет:
— Кладом интересовался, наследством тоже. Мефодьевна мне разъяснила: «Племянник у меня — клад. Отписала ему дом, вот и старается. Шахтер. В начальниках ходит».
«Все-таки «племянник»!» — с невольной радостью первооткрывателя подумал Иван Иванович. Для него лично это слово сразу все поставило на свое место.
— А «племянника» видели? — поинтересовался он.
— Никак нет, — признался лейтенант. — Приезжает редко. Любит повозиться в саду. Не было причины, товарищ майор.
— Выходит, что причина была, — возразил Строкун. — Только мы с вами, лейтенант, ее вовремя не почувствовали. Нарисовать план местности вокруг дома Скороходовой сможете?
— А как же! Мой участок, — с невольной обидой ответил долговязый лейтенант. — И план дома... Все честь честью.
На этом совещание «накоротке» закончилось. Строкун отпустил всех «покурить», но предупредил, что отлучаться нельзя.
Участковый рисовал схему и рассказывал:
— Дом старый, но обложен силикатным кирпичом: семь на девять. Три комнаты и кухня. Вход через коридорчик. Из кухни две двери: налево и прямо. Дальше еще одна комната, но я в ней не был. Двор и сад огорожены высоким забором из шахтерского горбыля. Ворота тюремные. Против них, за домом — гараж. Рядом — колонка. Вода, стало быть. Стена дома от дороги — глухая. На окнах — ставни.
Ивана Ивановича, в общем-то, опытного розыскника, всегда удивляли въедливость и дотошность, с которой Строкун знакомился с обстановкой.
Сколько ступенек на крыльце? Открываются ли на ночь форточки? Какие ставни? Всегда ли закупорено окно в кухне? Если ворота приоткрыты, видно ли с улицы колонку? По какой причине можно зайти во двор постороннему? Оказывается, нет такой причины, которая побудила бы сверхосторожную глухую бабулю не только кого-то впустить во двор, но и самой выйти из дому.
— Убеждена, что ее ограбят, убьют, так что к ней — никто, и она — ни к кому! — подытожил участковый.
— И все-таки причину, которая вывела бы Скороходову из дома, надо найти. Или придумать. Штурмом дом не возьмешь: двое вооруженных, которые будут отстреливаться. Не исключено, что есть автомат.
Стали думать и гадать.
— Закрыть воду! Вызовет слесаря...
— Когда? А если у нее запас на неделю?
— Проверить домовую книгу!
— Для этого сначала надо войти в дом и растолковать глухой, что ты хочешь...
— Почтальона с телеграммой.
— От кого? Совершенно одинокий человек. Папа Юля не дурак, почтальона встретит пулей.
Помня предупреждение, которое сделал Дорошенко: «Оборотень. Обязательно уйдет», и, зная, что Ходану терять нечего, Иван Иванович сказал Строкуну:
— Евгений Павлович, обычными мерами не обойтись. Неплохо бы пригласить пожарников с пеногасителями. В детстве мы выливали из норок мышей и сусликов.
Строкун улыбнулся: «Выливали сусликов...» А Кузьмакову давно дали кличку Суслик.
— Людей терять не имеем права, — согласился он. — И не будем! И без того достаточно жертв на совести Папы Юли. Но в любом случае нужно вывести хозяйку из дома и воспользоваться открытой дверью.
Вновь перебирали возможные варианты. И вот, просматривая схему усадьбы Скороходовой, Строкун обратил внимание на расположение построек в соседнем дворе.
— Что за сарайчик по ту сторону забора от скороходовского гаража?
— Сарай как сарай, — ответил участковый. — Когда-то в нем держали нутрий. А теперь — два десятка кур.
— Куры! — обрадовался Строкун. — Историки утверждают, что гуси спасли Рим. А мы используем кур. Что вы, лейтенант, можете сказать о хозяевах?
Участковый растерялся, поскреб пятерней затылок:
— Илья Прохоренко — проходчик. Мужик солидный, из малопьющих. Жена его Елена Кирилловна — домохозяйка, — не очень уверенно сказал Кряж, будто в чем-то сомневался. — Трое мальчишек, — продолжал он. — Сорванцы! Известные всем поселковым собакам, кошкам и курам.
— Это как раз то, что нужно! — обрадовался Строкун. — Ну а как Елена Кирилловна? Что-то вы, лейтенант, замялись, поминая ее имя. Можно с ней поговорить откровенно?