Без права на слабость
Шрифт:
Я не хочу давать Виктору даже секунды ложной надежды – это жестоко, но лжи он тоже не заслуживает. Сердце кровью обливается, потому что теперь между нами прочно обосновался Тимур. Я могу горевать о прошлом сколько угодно, но настоящее оно здесь и сейчас, слишком яркое, чтобы допустить хоть на мгновение, что я смогла бы поступиться своим Бедой. Даже ради Виктора.
Только как признаться, глядя в глаза человеку, у которого кроме тебя никого во всём мире, что ты его больше не любишь? И чем тогда являются мои к нему чувства, если не любовью?
–
Не дожидаясь согласия, поднимаю с асфальта растянутую шапку с мелочью, чем заслуживаю недоумевающий взгляд продавщицы из парфюмерного киоска, затем беру притихшего Звягина под руку. Мой жест уже к вечеру, без сомнения, обрастёт возом душещипательных подробностей и в нашем городе на одну байку про сказочное везение станет больше. А часто ли в действительности истина является таковой, какой кажется на первый взгляд? Едва ли.
Всю дорогу Виктор рассказывает о том, каково это – очнуться в канаве ранней весной разутым и полураздетым, без гроша за душой, с гематомой на темени и начисто стёртой памятью. Говорит о холоде и людском равнодушии, о том, как быстро перестаёшь брезговать доедать объедки и донашивать чужое. Ужасные вещи, которые в моей сытой тёплой реальности кажутся непостижимыми, но они происходят.
– Не бойся, – тяну Виктора за рукав, заметив, что он замялся у калитки при виде Дика.
– Вообще-то, он на меня облизывается.
– Это оттого, что нашему чистюле хочется тебя отмыть. Пахнешь ты действительно отвратно, – смеюсь, наслаждаясь полузабытой непосредственностью нашего общения.
С Тимуром-то всё иначе, его хочется соблазнять, восхищать, влюблять в себя, а Виктор, как отражение в зеркале – кривляйся, сколько влезет, всё равно никуда оно от тебя не денется.
– Ты уверена, что твоя родня не развернёт меня с порога? – чешет он затылок, с сомнением поглядывая на сложенную в прихожей обувь.
– Мачеха у меня мировая, – усмехаюсь, с огорчением признавая безуспешность попыток дозвониться до Тимура. – Я её поначалу шугалась, но, как оказалось, не так страшен чёрт, как первое впечатление. В общем, перед ней можешь не робеть, она женщина простая, справедливая.
– Учту, – кивает он всё же немного нервно. – А батя у тебя, судя по красным кедам не робкого десятка. Он мне точно не вломит без лишних разбирательств?
– Это брат у меня не робкого десятка, – задвигаю обувь Тимура подальше, решив, что сейчас нет времени углубляться в нюансы наших далёких от родственных отношений. – А папа интеллигент, и именно поэтому у тебя полчаса на то, чтобы привести себя в божий вид. Нужно произвести на него хорошее впечатление, один раз тебе это уже удалось, но тогда от тебя хотя бы приемлемо пахло. Оставишь одежду за дверью ванной, я попробую…
– Лер, – разворачивает он меня лицом к себе, не давая договорить. – Может, я на улице, у забора подожду? Зачем тебе лишние неприятности? Привела бродяжку в чужой дом и носишься как с наследным принцем. Если меня прогонят, я пойму. Мне достаточно иногда с тобой видеться.
– Не бойся, – накрываю мозолистую руку своей ладонью, с трудом проглатывая вставший в горле ком. – Ты снова понравишься папе и обязательно подружишься с Тимуром. Всё будет хорошо. Просто верь мне.
Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах!
Умереть от счастья
Тимур
Благодаря моей бессовестной халтуре и занятости строгой Лукреции с уборкой спортзала покончено раньше обычного. Счастливый как мальчишка, дорвавшийся до игровой приставки, забегаю в кондитерский магазин, чтобы купить полкило мармелада и шоколадный торт. На город мелко сыплет первый снег. Я стою в очереди, глядя в окно, как наш зачуханный микрорайон облагораживается под белым настом, и широко улыбаюсь. Глупо, должно быть, выгляжу, но ведь у нас с Лерой точно также. Я простой как карта наших куцых улиц, часто мрачный и неприветливый, а она – мой свежевыпавший снег. Долгожданная. Чистая. Никогда не считал себя романтиком, даже не по себе становится от этих ванильных мыслей. Пацанам расскажи, покатятся со смеху, но всё равно так здорово, что слёзы набегают. Простыл, наверное.
До возвращения родителей остаётся чуть больше часа, и я крепче сжимаю пакет с десертом и вином. Если моя холера снова не заартачится, то Александру бокал-другой явно будет нелишним, а зная Уварову, она вряд ли устоит перед соблазном встретить этот новый год только вдвоём. Лера любит сюрпризы, поэтому у меня в кармане ключ от той уютной однушки. Я всё-таки оплатил два месяца.
Одуреть. Мы, ёлка, огоньки и больше никого! Запрокинув голову, подставляю лицо колючим снежинкам и ору дурным голосом играющий в наушниках припев:
Время остановись
Жизнь так прекрасна
Вот бы прямо сейчас
Умереть от счастья…*
– Чего орёшь, горластый, – обрывает меня кто-то, ткнув чем-то твёрдым между лопаток. Нехотя обернувшись, вижу морщинистое лицо соседа, воинственно потрясающего узловатым посохом. – А это ты, Беда… Наклюкался что ли?
– Влюбился, – улыбаюсь краешком губ.
– Уж лучше б наклюкался, – бурчит дед Ваня, энергично потирая синюшный нос. – Ну, угости хоть старика сигареткой, влюблённый.
– Да хоть двумя, – протягиваю открытую пачку, роя кедом тонкий снежный наст.
– Что, так не терпится, дружок? – хмыкает дед, сопровождая мой жест нетерпения понимающим взглядом. – Ладно, беги в тепло, а то свиданничать в больничке будешь.
Попрощавшись с соседом, заворачиваю за угол и припускаю напрямик через детскую площадку. Спешу как мошка бескрылая на тусклый свет из окна Леркиной комнаты. Хотя почему бескрылая? Сейчас кажется, я целиком состою из невесомости, в груди так точно бескрайнее небо, где звёзды – моменты проведённые рядом. Вот Лера жмурится и смешно кривит нос, нюхая ромашки, а вот улыбается во сне, пока я пером щекочу ей ключицы. Это был её первый рассвет в нашем доме. Или вот следующим утром я не могу насмотреться, как Уварова мило сопит на ухо вязаному мишке.