Без права на слабость

Лари Яна

Поминать на пустой желудок тупая затея. Я бесцельно шатаюсь по пустым улицам то и дело прикладываясь к бутылке, и вместе с алкоголем пустое пространство в груди заполняется чистой неподконтрольной яростью. Осознание утраты, накатывает волнами, то смывая в канаву сокровенные планы, то ударяя по темени собственной непоследовательностью. Учил её не растворяться в людях, а сам заигрался в выдуманную несуществующую любовь.

В зад такую любовь!

Я лучше вздремну в декабре на лавочке в одном тонком свитере, чем стану травить

себя этой заразой.

Я лучше так и быть, позволю Лиху затащить себя в Вегас, где разбивая в кровь кулаки отключу свои мысли.

Я даже потом послушаю слезливые признания Астаховой сквозь плотный дурман травы.

Её лицо сейчас так близко, а сердце бьётся ровно. Ровнее, чем от воспоминаний о той, что сейчас далеко и с другим.

Я люблю тебя, где бы ты ни был

– Лера, почему так долго?

По возможности пытаюсь заслонить происходящее за приоткрытой дверью своей комнаты, но папа в таких вопросах никогда не отличался тактом. Возможно, потому что продолжает верить, будто я до сих пор засыпаю под песню из «Лунтика», а не под размеренное дыхание сводного брата.

– А вы, почему так рано? – сердце дёргаётся вместе со звуком скрипнувшей за спиной половицы, и в страхе ударяет по рёбрам. Если отец сейчас понапридумывает себе лишнего и выставит Виктора за дверь, то я скорее следом уйду, чем смирюсь с такой несправедливостью.

Впрочем, папа, как всегда, ничего вокруг не замечает. Зато Анжела даже не пытается скрыть понимающей усмешки. Как они вообще уживаются? Две крайности.

– Саша сегодня отпросился пораньше. Мы ходили на швейную фабрику, договаривались об аренде помещения. Там такая уютная столовая, для маленького семейного вечера самое то. Послезавтра оценишь.

– Ох, скорее бы! – пищу, пытаясь заглушить усилившийся шорох одежды. Вроде бы пронесло. Правда, долго радоваться не приходится, потому что следом щёлкает пряжка ремня.

Папа настороженно замирает.

– Вы это слышали?

– Пап… я не одна, – с тревожно колотящимся сердцем заглядываю в глаза Анжеле, не смея просить поддержки после того как обидела Тимура. Но ведь у Виктора кроме меня никого, я не могла поступить иначе. Беда перебесится и вернётся, втроём мы придумаем, как разрешить сложившуюся ситуацию.

– Саш, оставь девочку в покое. Пойдём, лучше поможешь разобрать покупки, – произносит она дипломатично, но папа, нахмурив брови, уже отодвигает меня в сторону, без слов давая понять насколько это всё бесполезно. Когда не надо он умеет быть чертовски упрямым.

– Здравствуйте, – нервозно улыбается Звягин.

Увы, непосредственностью здесь и не пахнет, стоя в наспех натянутой одежде это исключено, а учитывая папину реакцию на наш единственный с Виктором недопоцелуй, я всерьёз опасаюсь, что парень без выяснений последует примеру Беды и выйдет в окно, причём далеко не по своей воле.

– Ты… – в отцовском

выдохе жизни не больше, чем в камне.

Приваливаюсь плечом к косяку, потому что от нового выброса адреналина тело становится ватным. Встреча с прошлым, мертвый взгляд Тимура, гнев отца – каждый момент по отдельности способен выбить из колеи на неделю, но судьба видимо предпочитает серийные атаки.

– Лера предложила свою помощь… – потеряно оправдывается Звягин, подгибая пальцы на ногах, будто это как-то поможет скрыть отсутствие носков. В декабре, в чужом доме. Конечно.

– Твою ж мать... – в тон ему стонет Анжела. Сомневаюсь, что она не догадывается как далеко зашли наши с Тимуром отношения. Не удивлюсь, если теперь и для мачехи я предательница. Боже, да мне бы самой знать, как буду объясниться.

– Виктор, – хрипит отец, как-то неестественно глухо и, в два шага добравшись до напрягшегося парня, принимается трясти его в судорожных объятиях. – Мы же тебя похоронили. Я своей рукой бросил первый ком… Как? Почему ни слова… ни весточки… почему?!

– Пап, – прокашливаюсь, ошеломлённая его реакцией. – Виктора ударили, он ничего не помнит. Только последние два года.

– Где же ты жил всё это время? Пока мы здесь… без тебя…

Мне кажется, или плечи отца трясутся? Похоже, так оно и есть.

– В столице. Сначала бродяжничал, потом разнорабочим. Недавно на вокзал носильщиком устроился, увидел автобус в ваш город. Не знаю, как объяснить. Потянуло так, будто у меня здесь осталась часть тела.

Звягин смотрит мне в глаза, а я стискиваю рот ладонью, пока внутри всё дрожит от щемящего сострадания. Никто и никогда не затрагивал тех чувств, что вызывает во мне он – чистых, светлых, неразрывных. Что бы он ни натворил, кем бы ни стал, кого бы не любил, моё к нему отношение никогда не изменится.

– Ночевал где? – придя в себя, Анжела принимается беззастенчиво осматривать его голову, на наличие вшей.

– Во времянке у попрошайки с перехода. Я там песнями на еду зарабатываю. Но это временно, – спохватывается он, покосившись на папу. – Пока спина пройдёт, мышцу потянул.

Отцу кажется всё равно. Его не волнует ни возможный педикулёз, ни чесотка, ничего. Как-то это слишком прекрасно, чтобы быть правдой. А вот и первый звоночек – Анжела хмуро косится на расстёгнутую ширинку Звягина. Он ремень застегнул, а пуговицы на джинсах не успел.

– Лер, пошли-ка, на кухню.

– Но…

– Пошли, пошли. Им нужно поговорить. И нам с тобой тоже. Кстати, чем это так воняет? У нас проблемы с проводкой?

– Это от одежды Виктора. Не знаю, как они отапливали свою времянку, но стирка запах не отбила. Пришлось одолжить кое-что из папиных вещей.

– Лера, – заговаривает она, плотно прикрыв за нами дверь кухни. В подрагивающих пальцах тут же появляется сигарета. А я-то думала, чего не хватает? – Помнишь, я говорила, что ты для меня дочь?