Без права на смерть
Шрифт:
Значит, они проведут ночь в Долине вдвоем. Часть ночи… А в поселке будут слушать их, стиснув зубы, и стонать, и плакать. И утром это уже будут другие люди, послушные, смирные…
Солнце село, и Таи включил свет. Луч разорвал сумерки, побежал по голой земле у подножия холмов, отрезающих Долину от прочего мира. Капли голубого, синего и фиолетового пламени остались позади, там, где были Эйро и Лайо. Темные, как будто выросшие холмы уползали назад, отгораживали Ловца от Долины. Тут бы и заночевать: у самых холмов ничего не слышно, не то что в поселке. Таи сбавил скорость, размышляя, не остаться ли и впрямь до утра. Внезапно хлестнула
Даншел рванулся вперед на усиленном режиме. Только бы не захлебнулся движок. Старый, верный даншел, он столько прослужил — не подведет и сейчас…
А это что? Таи остановил машину, выключил свет. Почудилось? Вот опять — яркая точка в небе над горизонтом. Пошла влево, пропала, снова загорелась. Она ближе, чем кажется, она совсем рядом.
Что может летать над Дарханом? Только катер. Но никто не выведет катер из порта стоящего на космодроме корабля, чтобы порезвиться, полетать в свое удовольствие. Это чужак.
Кто мог сжечь город на Лайаме и затем явиться на Дархан? Шейвиер, кто же еще. Желто-белая точка приближалась, делалась ярче. Таи потянул из кобуры излучатель.
Повесть оборвалась. Лоцман захлопнул книгу. Сплошное вранье! Не пойдет Ловец на такую подлость, не верю!
Не диво, что автор не сумел дописать до конца, — нечего завираться, наступать на горло герою, принуждать к тому, что он не может делать и не хочет.
Охранитель мира положил «Дарханца» на колени, покусал губу. Неоконченная повесть растравила душу, было обидно за оболганного Таи. И одновременно разбирала злость, хотелось выбросить Ловца из головы, запереть память на замок. А еще тянуло вскочить на «дракон» и помчаться куда-то, выветривая в стремительной гонке неприятное чувство. Это желание стало почти болезненным, заныло сердце. Еду, сказал себе Лоцман; мир затуманья требует меня. Еду! Откликаясь на зов, он вскочил, накинул куртку и помчался из дворца.
Глава 9
В кладовой Лоцман разыскал мощный фонарь, потом доверху залил бензин в бак «дракона». Канистры, которые он пустил в ход, стояли в гараже с тех времен, когда охранитель мира шутя творил все, что заблагорассудится. Богиня тогда ценила своего Лоцмана, щедро дарила ему жизненную энергию. Иное дело — нынче; он не чувствовал в себе созидающей силы, и власть над миром казалась утраченной навсегда. Нужна сильнейшая встряска — к примеру, схватка с кино, — чтобы проданный Лоцман обрел часть своих прежних возможностей.
«Дракон» выкатился за ворота. Лоцман тут же затормозил и даже привстал с седла, удивленный. Синеющие на горизонте горы заметно придвинулись, сократив видимое пространство чуть ли не вдвое. Вспомнились слова Шестнадцатого пилота об умирающих мирах: обитатели сходят на нет, а мир уменьшается, схлопывается. Получается, и мы тоже? Порядком встревоженный Лоцман газанул и двинулся дальше.
Туннель в другой мир встретил его широко распахнутым зевом. Проем начинался у самой земли, и когда Лоцман развел руки в стороны, он не сумел коснуться обоих краев сразу. В проеме клубился туман с разноцветными искрами, и стоило вглядеться в эти мерцающие кадры, как защемило сердце. Затуманье звало к себе, словно попавший в беду друг.
Стоя у входа в туннель, Лоцман сунул внутрь голову. Туман откатился прочь, как и в прошлый раз. Лоцман посветил фонарем. Стены и потолок оказались гладкие, точно отполированные водой; в тумане луч терялся, зато переливы искр в потоке света сделались ярче.
Оставлять мотоцикл без присмотра не хотелось. Охранитель мира включил фару, затащил «дракон» в туннель и повел его, следуя за отступающей стеной тумана. Метров через десять он оглянулся: вход затянуло плотной дымкой, едва виднелось светлое пятно.
Тихо, только шины шелестят; тепло. Слишком тепло для туннеля, прорубленного в каменных недрах. Интересно, почему в иные миры все проникают на вертолетах, летящих сквозь солнце, а я иду по туннелю в горе? Едва ли Богиня нарочно обо мне позаботилась, создав запасный выход. Может, ее саму не устраивает мир Поющего Замка и тянет к Последнему Дарханцу? А туннель рожден желанием снова поиграться с тем миром, вернуться к съемкам с теми актерами. Это больше похоже на правду… Лоцман остановился, ощутив на лице прохладное прикосновение. Сообразил, что это повеяло сырым холодным воздухом, и двинулся дальше, вглядываясь в пронизанную светом фары отступающую стену тумана.
Внезапно луч свободно убежал вперед, вытянулся по траве, замерцал на черных, пониклых листьях кустов. Лоцман замер на выходе из туннеля, погасил фару.
Мир затуманья был темен, холоден и молчалив. Вокруг угадывались кусты, похожие на молодую поросль от корней срубленных деревьев, а дальше на фоне темно-серого, беззвездного неба чернела большая роща. Посреди этой рощи виднелся одинокий огонек — тусклая желтая полоска.
Лоцман выкатил мотоцикл из туннеля и двинулся на огонек, лавируя меж кустов. Трава опадала под ногами, словно побитая морозом. Переднее колесо вдруг уперлось во что-то, не видимое на фоне близких стволов. Лоцман провел рукой и обнаружил деревянную ограду из толстых жердей. Жерди оказались на ощупь сырые и скользкие.
В царящем кругом безмолвии Лоцману сделалось жутковато. Куда его занесло? Разве это мир Последнего Дарханца? Где ночные миражи, гирлянда фонарей в поселке? Он оставил «дракон» на месте и направился вдоль ограды налево, к краю рощи. Добрался до угла ограждения, завернул и вскоре очутился у приоткрытых ворот.
Охранитель мира проскользнул в щель и неслышно зашагал по дороге. По обе стороны стояли раскидистые деревья, в глухой тьме под ними едва виднелись светлые домишки, опоясанные черными полосами окон. Одно из них теплилось скудным розоватым светом, похожим на свет ночника; Лоцман и не разглядел его издали. Здесь, наверное, спят. Он миновал этот дом и двинулся туда, где свет был гораздо ярче.
Вот и тропа, ведущая от дороги к дому. Охранитель мира остановился, вслушиваясь и вглядываясь. Было очень тихо; на фоне дымчато-желтого окна чернели неподвижные ветки. Однако Лоцман вдруг понял, что здесь, в стылой молчаливой тьме, он не один.
Ничто не шелохнулось, не зашелестела трава, не хрустнул под ногой мелкий камешек — и всё же Лоцман ощутил чье-то присутствие, чей-то испытующий взгляд. Затем он различил запах — слабый, приятный и вместе с тем настораживающий. С этим запахом было связано некое воспоминание, смутное, таившееся на задворках памяти, — воспоминание о чем-то горьком, страшном.