Без права на смерть
Шрифт:
— Если спросят имя, скажешь — Двадцать Седьмой, — велел пилот.
— Почему именно Двадцать Семь?
— Вид у тебя больно потрепанный. Двадцать Седьмой давным-давно сгинул где-то в умирающих мирах — вот и скажем, что я его вытащил. В таком разе про шрам можешь врать не стесняясь, и про седину тоже.
Охранитель мира довольно ухмыльнулся. Он всегда знал, что вертолетчики Лоцманам лучшие друзья.
Прибывшие БМП вырулили на площадку, проехали краем и стали в отдалении. Из них никто не вышел, однако фургоны со взводом солдат находились
— Скажи, — спросил охранитель мира, — это всё-таки правда, что актеры уходят в Большой мир?
Летчика передернуло.
— Я рад, что твой черноглазый стервец туда не попадет, — угрюмо бросил он. — Убийца. Нечего ему там делать.
Лоцман обиделся за Таи.
— Если хочешь знать, он спас мне жизнь.
— Экий подвиг!
— Дважды спас: один раз давно и еще сегодня. Он меня вытащил, когда я сотворил фонарь и звезды и остановилось сердце.
— Оберегать Лоцмана — долг любого актера, — заявил пилот. — И заруби себе на носу: из гибнущих миров в Большой мир не попасть. Лишь из самых больших и живучих, которые не умирают после окончания съемок.
— А ты был в Большом?
Шестнадцатый глянул, как на сумасшедшего, и промолчал.
Они миновали четверых привалившихся к фургону солдат; разморенные теплом автоматчики проводили их ленивыми взглядами. Никто не окликнул и не поинтересовался номером непривычно седого пилота. Опять пронесло!
Прошли между ангарами, затем по улочке, куда выходили глухие задние стены разноцветных коттеджей, и наконец летчик свернул к зеленовато-желтому, как недоспелый лимон, домику.
— Тут отсидишься — жилье пустует. Если только эти не вселились.
— Кто?
— Проданные Лоцманы. Поселятся, дом изгадят, а потом сдохнут. И лежат, пока спецкоманда не подберет. Скоро весь город провоняет тухлятиной. — В тоне пилота звучала горькая злость.
Шестнадцатый прошел вдоль лимонной стены, заглянул в окно и с гадливой гримасой отступил.
— Так и есть. Полюбуйся на красавца.
Внутренне сжавшись, Лоцман приблизился и посмотрел. В комнате, где стулья валялись кверху ножками, постель была выпотрошена, а из буфета выметена на пол нехитрая посуда, среди битых тарелок сидел голый, обтянутый изъязвленной кожей скелет. Понурив голову, он выдергивал у себя прядку за прядкой слипшихся в сосульки волос и задумчиво раскладывал их вокруг себя.
Шестнадцатый сердито сплюнул и двинулся обратно к дороге.
— Самое ценное в наших мирах — это Лоцманы. А их продают без жалости. Ты б знал, что творится в мирах, которые осиротели! Туда летать страшно. — Он вышел на улочку, поглядел вправо-влево. — Куда ж тебя вести, а?
— Туда, где можно узнать про Большой мир.
— Вот заладил! Это место, где продают Лоцманов. — Шестнадцатый двинулся по улице — не потому, что придумал, куда идти, а чтобы не стоять на месте.
— То есть Богиня, которая создала и затем позабыла Дархан, живет в Большом мире?
— Да. Но тебе к ней ходу нет — Лоцманы туда не попадают. И уж тем более проданные.
— Скажи, а могло случиться так, что одна Богиня отняла меня у другой и заставила работать на себя?
— В жизни не слыхал ничего подобного. Странные у тебя мысли, право слово. С другой стороны, ты вообще не как все. ОБЯЗАТЕЛЬСТВО не подписал, способность творить сохранил… Я уж молчу о том, что ты парень, а по обыкновению, у Богинь, в Лоцманах девчонки. У тебя должен быть Бог, а не Богиня.
Охранитель мира загорелся новой надеждой:
— А если необычное будет продолжаться — и мы сумеем вытащить актеров с Дархана? Ты поможешь?
Пилот покачал головой:
— Они обречены. Смирись.
Болезненно сжалось сердце. Летчик знает, что говорит, и повидал немало — не зря у него такие усталые и печальные глаза, неспроста врезались в кожу складки у рта. Шестнадцатый говорит правду… Так что же, Лоцман не спасет своих актеров? Они погибнут там, в дарханском поселке?
А обитатели Поющего Замка? Их мир тоже начал сужаться. Сперва их замучает кино, потом раздавят горы. А он, охранитель мира, будет заживо гнить в Кинолетном городе.
Ну уж нет. Не будет этого. Не позволю.
— Послушай, дружище, — начал он, — что любит ваш комендант?
— В смысле?
— Ну, что ему можно предложить? В обмен на информацию и помощь.
— Смеешься? У коменданта всё есть.
— Так уж и все?
— Коменданта окружает орава твоих бывших собратьев, которые творят, что ему вздумается. Для них-то стимуляторов не жалеют.
— Досадно. Я бы с ним побеседовал. Подняли бы эти… как их… — сосредоточась, он уловил нужное слово, — архивы и узнали б, сколько у меня Богинь. Вдруг и впрямь две?
— На кой тебе две? Тут и с одной морока. — Лоцман улыбнулся:
— В том-то и суть — нынешняя соблазнилась на деньгу, а что себе думает прежняя, еще не известно.
— Фантазер. Соваться к коменданту нельзя: ты самый опасный из проданных Лоцманов, и он это помнит.
Летчик остановился на перекрестке. Впереди над крышами блестели крутые бока двух ангаров, вправо и влево тянулись опрятные улочки, обсаженные кустами, полные безмятежной тишины. Дорогу перебежала огненно-рыжая кошка — точно сгусток пламени прокатился, — взмыла на крыльцо, нырнула в дыру, выпиленную в двери дома.
— Видал котяру? Лоцманская, — сказал Шестнадцатый и пояснил: — Одна из Лоцманок сделала. И вот зверюга живет, как видишь. Уж давно.
— А та Лоцманка? — Пилот нахмурился:
— Сотворила кошку и умерла. Так бывает: проданного Лоцмана привезут в город, он подпишет ОБЯЗАТЕЛЬСТВО, сотворит что-нибудь ценное — ящик хорошего вина, к примеру, или клумбу с цветами, скульптуру — и помрет достойно, как человек. Не превращаясь в падаль.
— Я тоже не хочу стать падалью, — сказал охранитель мира. — Но я здесь никого не знаю. Поэтому я спрашиваю твоего совета: куда мне податься и с кем говорить?