Без работы
Шрифт:
— По всему видно, скоро начнется война. Гробовая доска опять покраснела. Примета верная.
— Чего? — в смятении переспросил Павел.
— Белая гробовая доска на доме колдуна, куда он два века назад жену свою замуровал. Рассказывают, что когда она, доска эта, краснеет, быть кровопролитию. Вот она в девяносто третьем году покраснела — началась чеченская бойня. И другие войны доска эта бедовая предсказывала. Раньше, еще при царе, на ней крепился перевернутый крест, который в назначенный час указывал, где зарыт клад. Там были еще какие-то тайные надписи. Их уничтожили. Потому что много людишек, глядя на них, посходило с ума.
Крючкова терзала кошмарная мысль: «Если Лев Троцкий захватит власть… Он убьет меня и мою мать». Павел взял Николая за кожаный фартук и зашептал:
— Некуда бежать. Везде найдут. Слышите? Им все известно.
Дворник усмехнулся, оттолкнул руки Павла, потом насупился и с пониманием проговорил:
— Да ты, парень, бредишь.
Кондрат успокоил:
— Со мной такое же было. Как-то ушел в запой. Пил по-черному две недели и вдруг завязал. Такая потом чертовщина в голову лезла, пугала, преследовала. Выключить невозможно. Только перетерпеть. Или выпить стакан. Тебе бы немножечко похмелиться сейчас.
Павел поднял глаза и оцепенел. Он разглядел то, что давно неотчетливо брезжило за границей льющегося от костра света. Между фигурами безымянного бомжа и степенного бородатого дворника, чуть в стороне, в полутьме отчетливо вырисовывалась дразнящая языком козлиная харя.
Крючков не помнил, как вылетел вон из двора. С нанизанным на металлический прут окорочком он несся по улицам. Его преследовал дикий, пронзительный вопль. Павел бежал дальше и дальше — вперед, не разбирая дороги. В какой-то момент Крючков осознал, что кричит он сам.
Глава XX
Покушение
Город тронул болезненно бледный февральский рассвет. Ветер стал влажным, промозглым; несколько раз менялся с запада на восток и обратно. Пошел снег. В обескураживающей тишине с неба валились огромные, величиною с кулак, белые хлопья. Садовая-Спасская была выскоблена и обездушена. На пустующей Сухаревской у решетки ограды, за которой широким амфитеатром раскинулось старое здание больницы, веселая девушка ловила на свою шерстяную перчатку снежинки. Она сдувала их, будто пух одуванчика, на конопатую физиономию рыжеволосого парня. Тот морщился и с интонацией недовольства и ласки бубнил:
— Ну хватит, Аня. Угомонишься ты наконец?
Из подземного перехода вынырнул человек в черном пальто. Он переместился поближе к парочке и установил наблюдение. Со стороны Самотечной одна за другой просвистели машины милиции. Через какое-то время проехала Toyota Camry. На ее крыше, будто иголки ежа, торчали хитроумные, непонятного назначения антенны.
— Смотри, смотри, царь едет, — с оттенком иронии проговорил молодой человек заигравшейся девушке, когда мимо них на большой скорости проносилась четверка тонированных внедорожников, между которыми был зажат лимузин с примечательным гербовым вымпелом. За лимузином следовало три микроавтобуса с мигалками.
Выезд министра был организован как часть крупномасштабной, направленной на повышение рейтинга акции. Четкий сценарий не предполагал неожиданностей. Он включал в себя якобы незапланированное посещение магазина и встречу с московскими жителями. В магазине министру следовало поцеловать карапуза, приобрести пакет ряженки, пачку «Русских» пельменей, батон бородинского хлеба, пообещать повышение пенсии пенсионерке, выслушать добрые пожелания восторженной продавщицы, оставить автограф пронырливому разнорабочему и, помахав на прощанье рукой, удалиться. Все это должно символизировать демократичную близость правительства и простого народа, которая в записи будет транслироваться по телевидению.
В продовольственном магазине с говорящим названием «Народный», что располагался напротив ресторана «Ажурный», шли приготовления к визиту высокого гостя. Над входом повесили транспарант, где крупными буквами было выведено: «Добро пожаловать». Только успели раскатать и расправить пурпурную ковровую дорожку. Надувшийся от сознания собственной значимости распорядитель метелкой сметал с нее не успевавшие таять снежинки. От бесконечных наклонов и взмахов распорядитель раскраснелся, как сваренный рак, и его горящее энтузиазмом лицо сливалось с торжественным пурпуром.
Сквозь устроенный вооруженный кордон стал стекаться «народ». У входа топталась группа «случайных прохожих». Из-за дверей магазина оглушительно грянула музыка и через мгновение сбавила звук. Стройной колонной в помещение проследовали: деловитая пенсионерка, подобострастный разнорабочий и несущая на руках жизнерадостного карапуза экзальтированная продавщица. Появились люди с профессиональными видеокамерами, катушками проводов и штативами. Неподалеку от металлических рам прогуливался человек-бутерброд с рекламой туристических авиалиний — до страха уродливый тип, у которого на расплющенном лице не было носа. К нему несколько раз подступали серьезные личности; но после непродолжительных объяснений и предъявлений каких-то бумаг странного гражданина оставляли в покое.
Среди наблюдателей со стороны был еще один присыпанный снегом, он неподвижно стоял в нише стыков домов на противоположной стороне улицы. Он напоминал гипсовое изваяние бродяги, чью шею какой-то шутник обмотал веселеньким шарфом цветов флага Ямайки. Всю ночь этот несчастный полоумный человек бегал от мнимой погони по городу. Ближе к утру спрятался в помещении известной закусочной, заскочил в туалетную комнату, забился в кабинку и просидел на стульчаке унитаза несколько долгих часов. Дежурный уборщик обнаружил его, уговорил покинуть убежище и спровадил на свежий воздух.
Крючков продолжил бесцельно слоняться по улицам и подворотням. У него не было планов, воля и разум оцепенели от страха и холода. К восьми утра чуть расцвело. Павел остановился рядом с какой-то церквушкой и какое-то время смотрел, как облетает кресты и скандалит между собой воронье. Он подошел к калитке, ведущей на обнесенную ограждением территорию храма, подергал ее. Она не открылась.
— Вот и конец, — решил наш герой. — Конец — всему делу венец. И одна еще не пройденная до конца дорога.