Без Сна

Пайк Эприлинн

Я набираю ответ дрожащими пальцами.

«Ты уверена?»

Через некоторое время спустя:

«Совершенно. На 500 миль от нас нет семей.»

Оракулами могут быть не только женщины, но способности передаются генетически. Таким образом, Оракулы не появляются ни с того, ни с сего. Ген может пропускать поколение — даже два, а иногда и три, но всегда есть связь. И одно из заданий моей тети — отслеживать генеалогию для сестёр. Она знает лучше всех.

Из этого получается, что… Я имею в виду, что технически это может быть кто-то издалека, но если они знают обо мне и видят то, что я видела, я могу предположить, что они где-то рядом.

Так… Вероятно, не другой Оракул. Но тогда как…?

Мой телефон снова жужжит.

«А что?»

Я делаю гримасу и пытаюсь придумать разумный ответ.

«Я просто подумала, не стоит ли нам объединиться и поддерживать друг друга. Это всё.»

Я задерживаю дыхание и надеюсь, что её удовлетворит мой ответ. К счастью, я постоянно подхожу к Сиерре с вопросами об Оракулах, даже если она не всегда отвечает на них, что происходит довольно часто. Я не могу пойти к кому-то ещё, и кроме того, она знает больше об Оракулах, чем… Вероятно, кто-либо ещё на Земле. Серьёзно.

Перевернувшись снова, я возвращаюсь к другому сообщению. Не для того, чтобы прочитать. Я знаю, что там написано. Слова выжжены у меня в мозгу. Больше, чтобы убедить себя, что оно настоящее. Я обхватываю пальцами телефон и прижимаю его к груди, съеживаюсь и стискиваю свой ноющий живот, стараясь игнорировать медленно стихающий стук в голове.

Все думают, что хотят суперсилу. Быть волшебником, более важным и особенным, чем все остальные. Быть экстраординарным. Но на самом деле, это не так. Они не понимают. Я бы всё отдала, чтобы быть нормальной.

Глава 07

Несмотря на стресс, чувство вины, беспокойство и паранойю, мне удается проспать целую ночь без перерыва, прежде чем я узнаю, что Мэтью мёртв.

Мама плачет на кухне, и страх сжимает моё сердце так сильно, что я почти уверена, что оно перестаёт биться на несколько секунд. Я не могу ничего с собой поделать, но во мне разгорается гнев, пока я смотрю новости. Что он мог сделать, чтобы его убили таким способом — остановился пописать на снег? Все были настороже, зачем он вышел из своей машины?

Я сказала ему быть осторожным. Этого было недостаточно. Я облажалась.

Я почти не прислушиваюсь к словам диктора, когда одна мысль пробралась в мою голову.

— Нам сообщили, что несовершеннолетний подросток, которого полиция опознала, но чьё имя нам не удалось узнать, был расстрелян из оружия, которое, хоть и зарегистрировано на имя отца, но на нём выгравировано имя мальчика. Пистолет остался на месте преступления и, надеюсь, станет ключом к разгадке личности убийцы.

Застрелили из своего же пистолета.

Колени не в силах удержать меня, и я падаю на стул, и в голове начинают бежать вопросы: «Почему у него был пистолет в машине? Он начал носить его из-за убийства Бетани? Или потому, что я сказала ему быть осторожным?»

Я чувствую сильную руку, сжимающую моё плечо, которая выталкивает меня в коридор, но ноги плохо двигаются, и я, спотыкаясь, и иду за Сиеррой. Едва скрывшись из поля маминого зрения, Сиерра смотрит на моё лицо, изучая меня. Мельком изучает. У меня нет сил, чтобы попытаться скрыть что-нибудь. Я просто оглядываюсь назад, слёзы текут по моим дрожащим щекам.

Сиерра выпрямляется, и кажется удовлетворенной.

— Это тебя удивило, — шепчет она, её ладонь поглаживает мои руки. Было бы лучше, если бы я не чувствовала себя виноватой.

Я киваю. Это правда. Я только начала верить, надеялась, что он будет жить. Что я изменила его судьбу. Я была удивлена.

— Ты этого не видела.

Я закрываю глаза и начинаю плакать. Она обнимает меня и притягивает к своей груди.

— Это всегда самое сложное, — она бормочет мне на ухо, когда её пальцы убирают мои волосы с влажного лица. — Видеть смерть невинных, сходить с ума, думая, что мы могли бы что-то предпринять, — она отступает и смотрит на меня сверху вниз. — Шарлотта, послушай. Ты ничего не могла сделать. Ни для него, ни для той девушки. Ты бы вызвала неконтролируемые последствия. Ты невиновна.

Невиновна? Я ничего… Если бы я ничего не сказала, Мэтью бы остался жив? Привела ли его предосторожность к такому результату? Невозможно знать наверняка. Но я приняла меры, и теперь, в некоторой степени, я несу ответственность. Я совсем не невиновна.

Но я киваю. Потому что я должна. Потому что она не отпустит меня, пока я это не сделаю, и мне нужно вернуться к новостям — услышать всё, что они могли бы обнаружить. Возможно, это моя личная пытка.

Когда я убегаю, Сиерра не останавливает меня, и я возвращаюсь обратно на кухню. Я ем хлопья, вкус которых не узнаю, на протяжении пяти минут и прислушиваюсь к новостям, и жажду обрывков информации, доказательств, которые могли бы оправдать меня.

Или приговорить меня.

Через час я съедаю едва ли половину миски и иду в свою комнату. Как можно быстрее я натягиваю вчерашние джинсы и рубашку, засунув босые ноги в ботинки. Я возвращаюсь в коридор, и менее чем через минуту направляюсь к входной двери.

Мама понимает мои намерения в ту же секунду, когда её опускает глаза на мои ботинки.

— Шарлота, нет. Сегодня ты не пойдёшь в школу.

Я игнорирую её и хватаю пальто с вешалки у входной двери. На кухне раздался треск, и я понимаю, что мама пытается маневрировать своей инвалидной коляской по узкому коридору. Я знаю, что я ужасная дочь потому, что воспользовалась её уязвимостью. Я открываю дверь, когда мои руки снимают пальто и проскальзывают в его тяжёлые рукава, затем дверь захлопывается.

Я преодолела почти пол квартала, пока не услышала, как мама добралась до крыльца и начала кричать моё имя, но я склонила голову и поспешила вперёд, поворачивая за первый попавшийся угол, чтобы скрыться от неё.

Она не будет преследовать меня в инвалидном кресле, она знает, что не догонит меня. Когда я вернусь домой, мне придётся несладко, но я должна была уйти оттуда, чтобы не задохнуться.

Я даже не думала о том, что направилась в сторону школы. «Угол», что я выбрала, вовсе не был углом, он оказался краем парковки. Теперь я прохожу через середину огромной площади белого снега. Если бы я была младше — более равнодушной, менее виноватой — я бы легла и сделала снежного ангела. Или бегала бы кругами, чувствуя головокружение от того, что я первая пройду по снежному одеялу идеальной белизны.