Без СССР: «Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США
Шрифт:
В новых обстоятельствах советник министра обороны Армении Гайк Котанджян предпочёл вернуться назад, в то время, когда неумолимую логику суверенизации Косово ещё можно было упаковать в «незавершенность процесса косовского урегулирования», и призвал «пока воздержаться от суждений о границах применения «косовского прецедента» при разрешении Карабахского конфликта. Хотя заявление президента России Владимира Путина, безусловно, заслуживает самого пристального внимания. Неоспоримо то, что для определения меры прецедентности косовского урегулирования полезен непредвзятый сравнительный анализ обоих конфликтов… Проводя политико-правовые и исторические параллели между Косовским и Карабахским конфликтами… можно с некоторыми оговорками утверждать, что Косово, Албания и Сербия в схематическом сопоставлении, в своих общих характеристиках могут быть соотнесены соответственно с Карабахом, Арменией и Азербайджаном». Котанджян стал, наверное, первым государственным служащим высокого ранга, кто в позитивном ключе сравнил идеологию объединения Армении и Карабаха с неоднократно раскритикованным и прямо запрещённым кураторами Косово проектом объединения Албании и Косово. [14] Впрочем, это сравнение имеет под собой самые существенные обстоятельства: идеология ирредентизма, то есть освобождения и объединения близких или идентичных этносов в рамках одного государства, не исчерпалась с объединением Германии. Это по-прежнему живо и в отношении Венгрии к румынской Трансильвании, и в отношении самой Румынии к Молдавии,
14
Следует отметить, что вскоре армянская сторона оставила колебания: "Мы рассчитываем на международный прецедент отделения, подобного нашему: официальное отделение Косово от Сербии…", — заявил в ноябре 2006 года президент НКР Аркадий Гукасян и позже, в июле 2007-го: "Если независимость Косово будет признана, возникнет вопрос, почему не должна быть признана независимость Карабаха".
Интеллектуальный кризис сторонников косовской «беспрецедентности» толкал их всё глубже в публичные противоречия. Традиционно развесистая и одновременно неуязвимая в своей герметичности риторика авторов косовского проекта умерла. Она уступила место редкостным по примитивности рассуждениям евроатлантических чиновников, политиков, экспертов, [15] в иные дни успешно апеллирующих к равенству прав и равенству перед законом, — об «уникальности» косовского казуса, о том, что все конфликты имеют свою историю, и т. п.
15
Один из них, российский историк Артем Улунян, подвергая сомнению "прецедентность", с присущим ему апломбом обнажил свою дремучую некомпетентность. "Есть один крайне важный, с моей точки зрения, аспект, — говорит он, — в Косово нет иностранных граждан. Там живут граждане Косово, имеющие старые югославские паспорта и документы ооновской миссии. Что же касается территорий, к которым сегодня принято примерять этот прецедент, то, за исключением Карабаха, там живут по паспортам иностранного государства, в данном случае России. Участие международного сообщества в косовской ситуации, с моей точки зрения, не позволяет говорить о принципе прецедентности". Улуняну будет интересно узнать о массовом (параллельно с российским или иным) приднестровском гражданстве, о десятках тысяч абхазских граждан в Абхазии и гражданах Южной Осетии, составляющих абсолютное большинство в своей республике.
Кто бы спорил: люди тоже все разные, но имеют равные права. Историческое событие тоже есть уникальный результат комбинации факторов, но всё случившееся в истории — уже прецедент. Даже столь привечаемая на Западе русофобия «новых демократий» Восточной Европы отталкивается именно от (недобросовестных, но принимаемых) ссылок на исторический опыт русского, или коммунистического, империализма, то есть на прецеденты, моральные страдания от которых смогут немного уменьшить, наверное, лишь требования контрибуции от современной России. Этот взбесившийся прецедент восточноевропейских националистов нисколько не умиротворяется их же собственными, но идентично исполненными под диктовку «большого брата», суждениями о «беспрецедентности» Косово. Хотелось бы посмотреть, как они будут объяснять евреям «беспрецедентность» Холокоста лишь потому, что он кем-то толкуется не как геноцид, родовая характеристика нацизма, а как уникальное следствие детских травм Гитлера. Вся борьба с фашизмом — это борьба против последствий его прецедента, самой возможности его повторений, теперь, после Холокоста, обоснованно заставляющего находить в любой игре с фашизмом — Освенцим. Отнюдь не случайно именно те, кто твердят об «уникальности» Косово, упорно не хотят видеть возрождённого государственного ультранационализма, неонацизма и расизма в Восточной Европе, Героя современной Украины гитлеровца Шухевича.
Совсем недавно вступив в хор борцов против прецедента и ещё неловко борясь с противоречиями, официальная Украина невольно обнажает и существенные противоречия в идеологиях косовского проекта и другого трансатлантического проекта — организации ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдавия). Если в отношении Косово Украине рекомендовано без затей утверждать «уникальность», то в пространстве ГУАМ, то есть как раз в ландшафте потенциальных наследников универсального прецедента, Украина принуждена быть изобретательной (быть гарантом приднестровского урегулирования, претендовать на направление своих миротворцев в Абхазию, поставлять вооружение) — и, страшно сказать, создавать прецедентные механизмы в отношении конфликтов. Получается абсурд. В одни и те же дни ноября 2007 года: министр иностранных дел Украины Арсений Яценюк твердил, что дело Косово уникально и неприменимо в других конфликтах, а его заместитель Андрей Веселовский от имени МИД заявлял, что «механизмы разрешения конфликта в Приднестровье могут стать примером для других непризнанных республик — Южной Осетии, Абхазии и Нагорного Карабаха». Логика рушится, если когда и была.
Crisis Group и её последователи так аргументировали невероятную срочность и уникальность косовской независимости: нужна стабильность, а нетерпение косоваров вот-вот её нарушит: значит, надо немедленно удовлетворить требования косоваров, тем более что они априори признаны справедливыми. Итак, стабильность? А кто угрожает ей, так или иначе воссозданной, в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии? Разве не Молдавия? Не стремительно на деньги Запада оснащающая себя наступательной инфраструктурой и профессиональными боевиками Грузия? Нетерпение? Но косовары «терпят» свою фактическую независимость всего 8 лет, в то время как терпение абхазов, осетин и приднестровцев — уже приближается к двум десяткам лет. Ожесточённость былого конфликта? Вот глава миссии ОБСЕ в Молдавии Уильям Хилл заявил, что ситуация в Приднестровье «абсолютно несравнима с тем, что происходило и происходит в Косово… нет такой этнической и религиозной враждебности, которая есть в Косово. В Молдавии значительно легче достичь урегулирования. Поэтому не нужно будет принимать такие меры, как в Косово». А разве не крайнее, многократно задокументированное ожесточение и преступления против человечности продемонстрировали румынские националисты во время неспровоцированной агрессии в Приднестровье, грузинские националисты — в Абхазии и Южной Осетии? И если представитель ОБСЕ утверждает, что «такие меры, как в Косово» продиктованы ожесточением между сторонами конфликта, то, следуя его логике, не следует ли непризнанным государствам бывш. СССР форсировать ожесточение ради достижения независимости? Однако и Приднестровье, и Абхазия, и Южная Осетия, в отличие от Косово, — действующие мультиэтнические государства. И на эскалацию и возобновление конфликта идут не они, а Грузия, уверенная, что эта эскалация не будет поставлена ей в вину с «косовской» жёсткостью. И никакой Ахтисаари не скажет ей, что «грузины виноваты как народ», и никакой Буш не предопределит, что «независимость Южной Осетии неизбежна».
Государственный советник президента Южной Осетии Константин Кочиев дал исчерпывающее описание ситуации: «Западные посредники… всячески пытаются утвердить тезис об уникальности косовской ситуации во всяком случае, что Косово ни в коем случае не может даже рассматриваться как прецедент, имея в виду давно самоопределившиеся, но до сих пор не получившие международного признания четыре республики на постсоветском пространстве — Южную Осетию, Абхазию, Приднестровье и Нагорный Карабах. Тезис об уникальности в понимании Запада преломляется как правомерность применения двойных стандартов, которые допускают признание независимости Косово, но не должны подавать никаких надежд Южной Осетии, Абхазии или Приднестровью. Для объяснения этого подхода изобретаются самые причудливые и странные аргументы. Все эти аргументы лежат вне правовой плоскости, вроде того, что уровень взаимной неприязни между сербами и албанцами настолько высок, что о совместной жизни не может быть и речи, тогда как по отношению к Южной Осетии те же люди исходят из принципа «стерпится — слюбится». Получается, что осетинам, исходя из такой логики, следовало устраивать этнические чистки и брать курс на строительство моноэтнического государства?… «Уникальность» критерием быть не может по определению… Прецедент возникнет неизбежно; запреты даже думать об этом никого не остановят, сработают те же архетипы сознания, которые легли в основу англосаксонской модели прецедентного права, восходящего к древним варварским правдам. Весьма странно, кстати, что толкуют об уникальности Косово в плане возможности его признания именно представители англосаксонской правовой культуры, которые с молоком матери впитывают соответствующее правосознание, основанное на прецедентах». [16]
16
Неправовой и несправедливый смысл "уникальности" очевиден, конечно, и для сербов. Весной 2007 года премьер-министр Сербии Воислав Коштуница подчеркнул: "Сербия не может быть исключением из правил. На это представители некоторых европейских стран заявили, что случай Косово — уникален. Любая страна — уникальна, но правила и законы, применяемые к уникальным странам, должны быть универсальными".
Итак, созданный Соединёнными Штатами статус Косово прецедентен, как прецедентно любое историческое событие, и универсален, как универсально любое правовое решение. Его масштабное влияние неизбежно. Любое решение судьбы реально существующего Косово — ловушка для Запада, потому что не только вся история легитимации Косово, но и любой будущий официальный статус Косово для постсоветского пространства, как и для всех, кто ищет себя на пути независимости, — перспектива, несовместимая с единством метрополий. На деле — это такой масштаб официальных полномочий и прав, которые, будучи в истекшие годы реализованными лишь неофициально, уже разрушили Молдавию, Грузию и Азербайджан. Теперь, как отметил один молдавский интернет-журнал, как бы ни был решён приднестровский (косовский, абхазский, осетинский, карабахский) вопрос, прежней Молдавии (Сербии, Грузии, Азербайджана) уже не будет никогда.
Ноябрь 2007
«Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США
Что-то случилось. На территории бывшего СССР, состоявшей последние двадцать лет на принудительном карантине, «больных» становится меньше, но «врачей» — всё больше. Россия выздоравливает, но именно её хочет «сдерживать», «санитарный кордон», «ближнего зарубежья»: и врачами над ней поставлены постсоветские пациенты. Их собственные истории болезни едва исследованы, у каждого по-прежнему фантомные боли и галлюцинации. Но наука бессильна. Приезжий ревизор мечется: став заложником своих практикующих пациентов, он торопится придать хоть какой-нибудь смысл своему карантину, пока его выпускники не передрались между собой.
В 1990-е годы карантин должен был предотвратить ядерную катастрофу, поставив советский ядерный потенциал под внешний контроль, но теперь, в годы 2000-е, он претендует остановить выздоровление России, поставив саму её географию под контроль новых национальных государств, ставших транзитными инструментами «сдерживания России». На смену цивилизаторской риторике и её орудиям («экспорт демократии», «гуманитарная агрессия») приходят антирусский национализм и его новые лица («историческая политика», «покаяние русских за наш коммунизм»), в которых уже мало что осталось от европейских ценностей и всё больше фашизма. И прикладное сопротивление России «гуманитарной агрессии» превращается в историческую борьбу против параноидального национал-социализма. В этом — наша историческая связь с борьбой СССР и союзников против Гитлера и его сателлитов; в этом — исторический тупик наших бывших союзников, вынужденных бессильно смотреть на реабилитацию гитлеровцев в Центральной и Восточной Европе.
Антигитлеровские союзники СССР сначала создали новой России её новое «ближнее зарубежье», а затем населили его гитлеровскими сателлитами. Зачем?
Почему современная Литва так неожиданно активна на территории бывшего СССР? Исходя только лишь из её собственных экономико-политического потенциала или интересов, нельзя объяснить её «посредническую активность», например, на Украине 2004-го или в Грузии 2008-го — в дни, когда клан евроатлантистов там либо шёл к власти, либо защищал свою власть. Консультативная деятельность Литвы в отношении её мифического «соседа» Грузии — как бы нас ни уверяли в обратном, — отнюдь не похожа на её собственную инициативу. Она целиком умещается в практику использования стран Прибалтики Соединёнными Штатами, Европейским Союзом и НАТО в качестве инструмента евроатлантического поглощения Закавказья [17] как своего нового «ближнего зарубежья», своего «нового соседства», «расширенной Европы» [18] или «3+3». [19]
17
А также остальных стран бывшего СССР. В противоположность этому, в современной государственной практике России страны Прибалтики и СНГ ведомственно почти абсолютно разделены.
18
О применении ряда псевдонимов, аналогичных EU's Near Abroad (virtual enlargement of EU — New Neighbourhood — Wider Europe), к Закавказью см. речь замминистра иностранных дел Армении, экс-посла Армении в США Рубена Шугаряна в Мичиганском университете (Детройт) 22 октября 2004 года: Rouben Shugarian. From the Near Abroad to the New Neighborhood… The South Caucasus on the Way to Europe. A few Connotations of the Black Sea
Context // www.armeniaforeignministry.am/speeches/041022_shugarian_ michigan.html
19
В ответ на предложенную Ираном региональную схему "3+3" (Россия, Иран, Турция + Азербайджан, Грузия, Армения) в 2003–2006 годах евроструктуры, ведомые администрацией Дж. Буша-младшего, предприняли попытку выстроить ещё более умозрительный — свой трансрегиональный проект "3+3" (Литва, Латвия, Эстония + Грузия, Армения, Азербайджан), но он (так же как и другая "инициатива" Литвы — "вильнюсская десятка") провалился. Слишком непреодолимы и неожиданны оказались для его авторов взаимная ревность прибалтийских стран и, главное, глубина противоречий между Арменией и Азербайджаном, перед лицом которых даже показное единство прибалтийской тройки было неуместным. С тех пор прибалтийские страны по очереди, в индивидуальном порядке, но синхронно, по единому и типовому плану, выполняют роль евроатлантических "тьюторов" в отношении стран Закавказья — на формально двухсторонней основе. См. об этом: Виктор Ольжич: Геополитические претензии Литвы: механизм и истоки нового вызова России // REGNUM. 4 октября 2003 (www.regnum.ru/news/164051.html); Армения об интересах Литвы на Южном Кавказе: интервью замминистра иностранных дел Армении Рубена Шугаряна // REGNUM. 29 сентября 2003 (www.regnum.ru/news/161275.html); Прибалтийско-Южнокавказскому "3+3" помешала болезнь Гейдара Алиева: интервью посла Литвы в Армении Римантаса Шидлаускаса // REGNUM. 29 мая 2004 (www.regnum.ru/news/269049.html); Прибалтика + Южный Кавказ: Саакашвили уверен, Кочарян колеблется // REGNUM. 22 октября 2004 (www.regnum.ru/news/347243.html); Ольжич В.: Геополитика Вильнюса: почему Литва соглашается с лидерством Украины в регионе? // REGNUM. 6 сентября 2005 (www.regnum.ru/news/508221.html).