Без суда и следствия
Шрифт:
— Встать, суд идет!
Я не знала, сколько прошло времени после их ухода.
— Согласно статьям Уголовного кодекса Российской Федерации… — слова терялись, я разбирала только обрывки, — в предумышленных убийствах с особыми, отягчающими вину обстоятельствами… — или все это было не так? Другие слова? Не на самом деле? — …суд постановил… признать виновным по статьям… признать виновным… виновным… к высшей мере наказания — смертной казни.
— Нет! — Крик разлился под потолком сотней маленьких пронзительных криков.
— Нет! — Со стороны доносился мой голос, и незнакомая женщина с обезумевшими глазами отражалась на деревянном барьере первого ряда. Словно незнакомая женщина кричала в замеревшем зале суда: — Нет! Это неправда! Он невиновен!
Тысячи, тысячи чужих глаз со всех сторон… Гораздо позже я поняла,
Судья брезгливо поправила на носу очки и бесцветным голосом сказала:
— Приговор обжалованию не подлежит.
Я не видела, как уводили Андрея. Видела толпу, расступавшуюся перед конвоем, и множество человеческих спин отгораживали его от меня.
Потом был только дождь, бесконечный осенний дождь и темные комнаты моей квартиры. Я болела несколько недель. Каждый день ко мне приходил молоденький врач и делал внутривенные вливания. Устоявшийся запах камфары стал неотъемлемой частью моего существования на земле. Юля не отходила от меня ни на минуту. Врач запретил мне читать газеты и смотреть телевизор (он считал, что от этого приступ мог повториться вновь), и Юля строго выполняла его распоряжения. Когда мне стало чуть лучше, явился Роберт.
— Мне очень жаль, что не смог вам помочь.
Как будто все могло пройти от его слов!
— Единственное, что теперь остается, — ходатайства о помиловании. Приговор должен утвердить Верховный суд страны, Генеральная прокуратура. Если они утвердят, тогда — комиссия по помилованию и, наконец, президент…
Я ответила:
— Не знаю почему, но больше никогда в своей жизни я не хочу вас видеть!
— Вы можете повторять это сколько угодно, но я все-таки пробьюсь к вашему мужу и заставлю его подать кассацию…
Роберт выполнил свое обещание. Позже я узнала, что Андрей от своего имени подал прошение о помиловании.
И я принялась писать кучи бесполезных бумаг, не вставая с постели. Я писала, куда только можно и куда нельзя. Писала под диктовку Юли и по собственному усмотрению, оставляя тысячи копий, которыми была завалена вся квартира, направляя свои письма и прошения трижды, четырежды в одну и ту же инстанцию.
Я не получила ни одного ответа. Ответы приходили в прокуратуру — через день. Юля ходила туда узнавать новости. Все мои надежды давно почернели, засохли, рассыпались в прах. Я не выходила из квартиры.
К концу октября Юля узнала, что Верховный суд и Генеральная прокуратура утвердили приговор суда: высшую меру наказания — смертную казнь. Комиссией прошение о помиловании было отклонено. Президент помилование не подписал. Единственное, чего удалось добиться, — отсрочки исполнения приговора на три месяца. Согласно всем юридическим кодексам и законам прошение о помиловании нельзя было подавать дважды. Исполнение приговора — в феврале. Три месяца жизни — декабрь, январь, февраль…
Глава 3
Я родилась в маленьком городке, где были только дома и дороги. Круглый год в воздухе кружилась серая пыль, и все, с чем ассоциируется у меня часть детских и юношеских воспоминаний, — только серые одноэтажные дома и обрубленные перекрестки улиц вдоль не вымощенных асфальтом мостовых… Я очень плохо помню родной город, не ощущаю к нему ни нежности, ни теплоты. Разве что пустоту (что еще можно испытывать к кучке одинаковых, уродливых строений), да и это постепенно стирается в памяти — никому не нужная часть прошлого, в которую я никогда не собиралась вернуться. Очень редко (чаще в снах) я видела отрезок сельской дороги, по которой куда-то бреду, и, просыпаясь, с трудом вспоминала, что так приходил (вернее, уходил от меня) этот самый родной город, где круглый год в любую погоду в воздухе кружилась серая пыль… В школе я изучала, что место, где я появилась на свет, не село и не город, а поселок городского типа с населением около 150 тысяч, филиалом педагогического института и четырьмя металлургическими заводами, ради которых, собственно, и возник городок. Достопримечательности дополняли так же несколько заплеванных кинотеатров и один Дворец культуры (сельский клуб). Мать родила меня в восемнадцать лет в законном браке. В то время она была студенткой экономического факультета университета и жила в городе, в общежитии, а мой отец — увы, это совсем не романтично — был таксистом сорока трех лет, да вдобавок еще женатым (не на моей матери). Следует естественный вопрос: откуда тут мог взяться законный брак? Но все было очень просто. Когда дражайший папашка понял, что мать не вешает ему лапшу на уши, а действительно ждет ребенка, он развелся со своей женой и женился на матери. Она бросила университет и, беременная, вернулась обратно в пэгэтэ с новоиспеченным мужем, чего до конца, собственно, ни ему, ни мне так и не сумела простить. Разумеется, я была виновата в том, что она вместо учебы развлекалась и по глупости залетела от сорокалетнего женатого козла! Впрочем, моя мать не вдавалась в тонкости, и я навсегда осталась у нее виноватой. Но сорокалетний соблазнитель женился и даже согласился на переезд! Вот какой благородный попался папашка! По словам матери, он тоже особо не радовался моему появлению на свет божий. А вот родители матери очень радовались по поводу того, что я родилась в законном браке. Их это устраивало больше, чем учеба незадачливой дочери в университете — за которую нужно было платить.
Я была отвратительным созданием, вечно орала противным голосом (может, потому, что, по словам бабушки, мать сразу же отказалась меня кормить?), я невзлюбила «благородного папашку» и, когда он пытался взять меня на руки, брыкалась и ревела, а позже, когда у меня прорезались зубы, я больно цапнула его за мясистый нос. Позже выяснилось, что злоба моя была полностью оправданной. Когда мне исполнилось полтора года, он бросил мать, уехал в город, вернулся к прежней жене, расписался с ней вторично, и вместе они укатили в Канаду, где оказались какие-то родственники супруги. Больше я никогда об отце не слышала. Я даже не видела его фотографии. И мы никогда не встречались с ним в моей сознательной жизни. Мать всегда говорила о нем плохо, но скорей всего только из мести. Моя мать обладала довольно злопамятным, коварным характером с невероятной долей актерского мастерства. Оставшись со мной на руках, она закончила курсы бухгалтеров и вышла замуж за своего однокурсника.
И вот тут произошло самое интересное событие нашей семейной истории, потому как выяснилось, что на самом деле я не первая ее дочь, а вторая! Первую дочь она родила в пятнадцать лет неизвестно от кого и втайне отправила в детдом. Мой биологический отец (я не случайно употребила это выражение, оно слишком точно определяет суть вещей) ничего не знал о первом ребенке. Мне неизвестно, пробудилась ли в ней совесть или уж больно хороший попался однокурсник, но мать обошла все инстанции, заплатив кому сколько надо, заявилась в детдом, устроила скандал (чуть не набила морду начальнику) и отобрала ребенка обратно. Так в моей жизни появилась Юля — моя старшая сестра. Второй муж матери усыновил нас и записал на свою фамилию. Мать прожила с ним всего пять лет, а потом изменила ему с его же другом. Сразу же после развода появился дядя Толя, поселившийся в нашей квартире. Если отца я не видела ни разу, отчима помню смутно (он нас не навещал), то дядю Толю запомнила хорошо, наверное, лучше всех, потому что мы с Юлей его обожали и мечтали втайне, чтобы он женился на матери и стал нашим папой. Дядя Толя кормил нас конфетами, покупал игрушки, водил в кино, но не женился на маме. Их гражданская семья продержалась около двух лет. Потом дядя Толя женился на смазливой двадцатилетней девчонке и оставил маму — женщину за тридцать с двумя детьми. И мама осталась одна.
Подозреваю, что она безумно ненавидела второго мужа, в полном смысле слова оставившего ее с двумя детьми (ведь Юля появилась именно при нем). Если б не его добрая воля, у матери был бы только один ребенок. В период так называемого простоя мать работала сначала бухгалтером в какой-то конторе, потом — в следующей организации, а потом устроилась главным экономистом на завод (подозреваю, что занять без высшего образования такую должность ей помог какой-то высокопоставленный любовник), где и работает до сих пор. И вот когда мне исполнилось тринадцать лет, а Юле — шестнадцать, мать официально вышла замуж за Сергея Леонидовича. Сергей Леонидович был старше матери на пятнадцать лет и работал главным инженером на том же заводе. Он стал последним мужем матери. Они живут до сих пор.