Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории
Шрифт:
– Гвоздя не найдешь, – сокрушался измученный директор совхоза, – не можем коровник поправить, его зимой снегом раздавило. Что будет с коровами? Ума не приложу. Триста голов.
– Нам зарплату не платят! – говорит кто-то.
– Даже соли купить не можем, – слышу старческий голос…
В советское время поколения горцев добровольно батрачили, тем и существовали. На пять-шесть месяцев ездили в Ставропольский край или в Казахстан, сезонниками, на самые тяжелые и трудные работы – на то, за что местные жители не брались. Стричь камыш, выгребать навоз… Не год,
Десятилетиями в советском Табасаране не поощряли строительство, даже частный дом за свои собственные деньги поставить было проблемой. Не разрешали. Не давали. Запрещали. Потом вдруг сказали: «Можно». И люди построили столько, сколько не строили за все годы.
Хочется рассказать о строительстве в горах, оно хранило традиции Кавказской Албании. Рассказать о том, как село помогало селянину. О просторных и красивых домах горцев. Об удобстве их быта. О полосатых бумажных треугольниках, что вывешивают на окна и двери нового дома, когда готова крыша, – оказывается, лучшее средство от нечистой силы… Но это тема уже другого рассказа.
В каждом селении, около каждого дома я видел детишек, симпатичных и очень чумазых, они были заняты работой по дому или по хозяйству. Встречал я их и на пыльных улицах аулов – совсем маленькие копошились рядом с курами, утками, индюшками… Не забуду девчушечку лет шести-семи, нечесаную, немытую, она шла в галошах на босу ногу (самая распространенная обувь в селениях Табасарана), платьице линялое, кофточка драная. Но одежда – пустяк! В ушах девочки сияли огромные пластмассовые серьги, такие блестящие… Маленькая модница величественно шагала по селению.
До сих пор перед глазами и другая дорожная картинка. Река внизу, орлы внизу. На краю обрыва сидит бабушка, укутанная в черный платок горянка, у нее на руках внучек – бутуз, настоящий горец. Они сидят, как две половины одного «я», и любуются своим Табристаном, лучше которого нет на всем белом свете.
Дорожные воспоминания, им нет конца. А привел я их, чтобы сказать, во всем Табасаранском районе только каждому двадцатому ребенку есть место в детском саду. Остальные девятнадцать детей – на улице. О школах тоже многого не расскажешь. Одинаково запущены. Едва ли не каждая четвертая в аварийном состоянии. Лишь в Хучни, пожалуй, лучшая школа в районе – там спортзал.
Очень трудно жить в Табасаране, там самая высокая рождаемость в России и самая жуткая безработица. Бывшее процветающее ханство не сравнишь с ближневосточными или африканскими странами, бывшими колониями… В беде живет народ и гордо не замечает ее.
Табасараны – мусульмане. Сунниты. Ислам для них теперь не только религия, но и образ жизни, а это – обычаи, традиции, по которым строится ныне мир горцев. Но… тут не следует забывать, что была Кавказская Албания с ее культурой, которая никуда не исчезла. Будем помнить и то, что сегодняшний духовный мир Кавказа во многом создан теми же комиссарами, он плод их национальной политики.
XX век ничего не изменил к лучшему, стало хуже, чем в царской России. Старики рассказывали мне, как в горах закрывали мечети, как уничтожали уже мусульманское духовенство.
В селении Гуриг я был в пустой мечети, самом красивом и самом древнем здесь здании. Оно стоит на возвышении, сложенное из камня, с резным кружевом орнамента. Стены выдержали землетрясения, на которые щедры горы… Простейшее приспособление спасло мечеть: в стенах уложены широкие доски. Однако у горцев не нашлось ничего, чтобы спасти мечеть от городского человека в шляпе, который семьдесят лет разъезжал по Дагестану. И всюду командовал.
В мечети этот человек устроил ткацкий цех, и табасаранские женщины приходили сюда, чтобы в полумраке молитвенного зала ткать ковры. Знаменитые ковры, перед которыми, говорят, блекнут даже персидские. Тысячи долларов за большой ковер, такова цена на мировом рынке. «Валютный цех»! А попал я сюда волею случая, посмотреть, как за гроши делают неземную красоту.
Теперь знаю, что ковры ткут из овечьей шерсти и великотерпения горянок. Кто мне поверит, что ковер выткан так же, как много веков назад? О сегодняшнем дне напоминает только тусклая электрическая лампа над головой.
Пять раз в день положено сунниту обращаться к Аллаху. С четверга на пятницу некоторые горцы ходят в пещеру Дюрка (Тюрка), чтобы прочесть старинные, долгие молитвы. Или чтобы заколоть жертвенного быка, барана… Мог ли я усидеть, узнав о священной пещере?.. И вот селение Хустиль, обычное селение. Узкие кривые улочки. К каменным заборам, как и во всех селениях, то здесь, то там прилеплены на просушку кизяки, которыми будут топить печи. На краю селения вдоль дороги сараи для сена, стены у них с отверстиями-глазницами. «Глазницы» нужны для продува, чтобы сено не гнило.
За сараями роща. В той роще не пасут скот, хотя трава и богатая. Сюда приходят паломники, здесь они забивают жертвенных животных. В двух или трех местах с ветвей спускаются веревки, на которых разделывают подвешенные туши, а мясо раздают людям. Таков обычай.
От большого дерева начинается тропа, ее вырубили по южному склону скалы. По ней можно пройти, лишь плотно прижимаясь к горе. И лучше не смотреть вниз. Метров тридцать – сорок спокойных ровных движений и ты на площадке перед входом в пещеру.
Почему пещера – святое место? Ответить трудно. Есть несколько версий. По одной из них, здесь скрывался отшельник, следовавший праведной вере предков. По другой – причина в том, что вход в нее обращен к Мекке. Завываниям ветра, глухому стону, который доносится из пещеры, местные тоже дали толкование. Словом, появилась пещера Дюрка, свободная территория, косточка Кавказской Албании, ее в 50-х годах попытались разрушить: забили вход, запретили молиться. Тщетно. Как только страсти улеглись, люди снова пришли к своей пещере и открыли вход.