Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны

Корчевский Юрий Григорьевич

До января 1943 года, когда ввели погоны, говорили не офицер, а командир, и обращались не по званию, а по должности.

– Вижу, боец. Иди к пушке, занимай место по расписанию.

Командир и политрук сами своим глазам не верили. Вчера они сожгли немецкие танки и мотоциклистов, прорвавшихся авангардом, а сегодня немцы катили свободно, как по своей земле. И канонады близкой не было слышно, как вчера и позавчера. Но в уставе и в сути военной профессии: увидел врага – убей!

И командир отдал приказ.

– Батарея – к бою! Зарядить бронебойными.

Главная ударная мощь любой армии – это танки. Выбей их, и наступление захлебнется.

В зенитной батарее всего две пушки, а на дороге – десятки танков и штурмовых орудий, да еще полевые пушки и гаубицы на автомобильной тяге. И вступить сейчас в бой значит подписать смертный приговор. Понимали это бойцы и командиры. Комбату робеть нельзя, нельзя показывать нерешительность или сомнения бойцу. Поднял руку комбат, секунду помедлил, махнул:

– Огонь!

Дуплет из двух выстрелов. До дороги с движущейся техникой и пехотой не больше пятисот метров. Танки идут, подставляя левый борт. У Т-IV, рабочей лошадки панцерваффе, толщина бортов – 30 миллиметров, на башне – до 50 миллиметров. Пушка – 75 миллиметров, но короткоствольная, прозванная самими танкистами «окурком». Запас хода по топливу – 320 километров. Башня по горизонтали поворачивается электромотором или вручную, но медленнее. Танк очень надежен, легко управляем, но проходимость по слабым грунтам неудовлетворительная. Уже с началом войны на вновь выпускаемых Т-IV стали устанавливать гусеницы шириной не 380, а 400 миллиметров. Это позволило не менять конструкцию ходовой части, но проходимости помогло мало. Танк имел боекомплект в 80 выстрелов.

Одному танку болванка из зенитки угодила в борт моторного отделения. В моторном отсеке – двигатель «Майбах» в 300 лошадиных сил, питание бензином. В летнюю жару в отсеке было полно бензиновых паров, которые мгновенно вспыхнули. Танк остановился, танкисты покинули горевшую машину. Снаряд из второй зенитки ударил в первый каток, танк лишился хода, его развернуло. У немецких танков устройство одинаковое. Впереди сидят механик-водитель и стрелок-радист. Там же располагаются коробка передач и трансмиссия, поскольку ведущие колеса – передние. Боевое отделение посередине, в корме – двигатель. Под боевым отделением – карданный вал. При попадании снаряда, а то и пули противотанкового ружья, танк хода лишается, так еще и ремонт в полевых условиях затруднен или невозможен. На отечественных Т-34 или КВ впереди каток-ленивец, заменить который может механик-водитель. Поврежденный трак можно выбросить, а запасные что наши, что немецкие танкисты возили на лобовой броне. И запчасть, и лишний слой железа к защите.

Батарея себя обнаружила. Грузовики остановились, пехотинцы повыпрыгивали, залегли в кювете. Угрозы они пока не представляли. Зато танки и самоходки развернулись, их командиры высматривали через оптику противника.

Зенитчикам выбора нет. Пока их не накрыли снарядами, надо уничтожить еще несколько бронированных машин. Один, другой, третий выстрелы беглым огнем. Удалось подбить и вывести из строя еще два танка. Конечно, лучше поджечь. Сгоревший танк или самоходное орудие ремонту и восстановлению не подлежали, броня утрачивала закалку. Только в переплавку. А подбитую бронетехнику что наши, что немцы по ночам вытаскивали тягачами с поля боя. Если ремонт несложный, восстанавливали в полевых мастерских. Для ремонта сложного отправляли поездами в тыл, на ремонтные заводы. И нашим, и немецким эвакуаторщикам за каждую вытащенную с поля боя технику платили.

Немцы стреляющие орудия засекли, танки открыли ответный огонь. Пехота попробовала обойти батарею стороной. Но крупнокалиберный ДШК пресек это намерение. Его пули с легкостью дырявили грузовики и бронетранспортеры. Разрывы танковых снарядов все плотнее, ближе к пушкам. Два снаряда почти одновременно ударили в брустверы по сторонам капонира. Михаил в это время показался изо рва с патроном в руках. Один из осколков ударил в сам снаряд, отрикошетил. Удар был резкий и сильный, Михаил выпустил патрон из рук. Еще два взрыва громыхнули немного в стороне. Михаил упал в ров со снарядами, спасаясь от обстрела. Пушки не стреляли. Раздалось еще несколько взрывов, и все смолкло. Над позициями батареи повисло облако пыли, которая лезет в нос, в рот. Михаил чихнул, откашлялся. Подхватив оброненный снаряд и пригнувшись, поспешил к пушке. Тяжелый, гад, около пуда!..

Зенитка цела, внешних повреждений Прилучный не увидел. Зато расчет мертв. Михаил с трудом опознавал обезображенные тела. На месте наводчика убитый заряжающий упал лицом на прицел. Еще двое зенитчиков лежат у поднятых колес пушки, спины изодраны осколками, кровавое месиво. Михаила замутило, едва не стошнило. Он закричал:

– Санитара сюда! Эй!

Никто не откликнулся. Он приподнялся над бруствером. У второго орудия никакого шевеления. У самого в ухе шум. Подумалось: контузия? Повернулся к дороге, а в сторону батареи два танка ползут.

Михаил вбросил в казенник снаряд, затвор закрылся. Поднатужился, снял с сидения наводчика убитого ефрейтора, уложил у стенки. Сам занял его место у пушки. В прицеле танк совсем рядом, видны поблескивающие траки. Михаил подвел угольник прицельной марки в лоб, нажал спуск. Бах! Выстрел оглушил. Не глядя, попал или не попал, Михаил побежал к ровику с боеукладкой. У капонира рвануло. Ничего, жив пока и пушка цела, еще повоюем!

Пригнувшись, он пошел со снарядом к пушке. Забежал в капонир, вбросил в казенник снаряд и замер. Из пробитого осколками накатника тонкой струйкой стекал на землю стеол – жидкое техническое масло. Все, пушка стрелять не может. Посмотрел за бруствер: второй танк уже в сотне метров.

Пушка вышла из строя, надо спасаться самому! Пригнулся, выскочил из капонира, тут же упал, пополз к близким деревьям. Ели небольшие, но пушистые, укроют от наблюдения. Уже заполз, замер. А вдруг на позициях кто-нибудь живой остался? Ранен или контужен? Михаил отбежал немного, залег. Из-за пышной хвои ничего не видно. Осмотревшись, он перебежал к дубу, взобрался на ветки. Батарея почти вся видна. Танк добрался до позиции зенитчиков, стал утюжить капониры с пушками и телами батарейцев. Тяжело было видеть, как танк обрушивает стенки капонира, хороня мертвые тела. И сделать ничего нельзя. Была бы граната, подполз бы и подорвал. Так ни у одного зенитчика Михаил гранат не видел никогда, как и гранатных сумок. Это привилегия пехоты.

Танк раскатал позиции батареи, развернулся и уехал. Михаил слез с дерева, вернулся на позиции. Пушки ремонту не подлежат, кое-где из-под земли видны раздавленные части человеческих тел…

Еще утром все были живы, курили, разговаривали, смеялись. А сейчас из всей батареи один он остался. Как так? Судьба!..

Михаил постепенно привыкал к страшной реальности войны. То, что раньше стало бы шоком, теперь становилось обыденностью. Он огляделся, определился, где запад, где восток… Впрочем, можно и без этого, надо лишь двигаться параллельно дороге, откуда ветер доносит шум моторов, едкий бензиновый выхлоп.