Без знаков препинания Дневник 1974-1994
Шрифт:
Я взял с собой книгу Некрасова и решил походить по Парижу, используя его заметки «Месяц во Франции» как путеводитель. Никогда не присоединялся ни к одной экскурсии и любил бродить в одиночку. Поэтому открыл книгу наугад и таким образом составил себе маршрут: к букинистам. Они неподалеку от нашей гостиницы.
Некрасов описывает стариков и старух, торгующих книгами и орденами, злыми и сварливыми, будто дома их ждут кошки, а сидят они в соломенных креслах и что-то вяжут. Но, видно, времена изменились, и мне чаще попадались лица безразличные. Я решил: это оттого, что они чувствуют клиента и заранее знают, что французской книги он не купит. Но как только я так подумал, меня окликнула старуха с недобрыми глазами-щелочками и заговорила на чистом русском:
—
От неожиданности я набрал много воздуха и не смог ничего сказать.
— Есть еще орден Иоанна Иерусалимского.
— Спасибо, я ничего не ищу.
— А вы хоть знаете, что это за орден? Это мальтийский орден, который существовал в России совсем недолго...
— Мальтийский?! — Меня как обожгло. — Так ведь это...
— Именно это, именно это... — И она еще больше прищурилась. — Со смертью Паши Романова награждать им прекратили. Это очень редкая вещь, я ее дома держу... Приходите ко мне вечером.
И черкнула на бумаге адрес. Тут меня Алена окликнула — она в магазине напротив нашла семена анемонов. Я перешел на другую сторону и сразу попал в райские кущи — тут были самые экзотические и самые простые цветы: от сакуры до хризантем, пели какие-то дрозды. Одурев от благовоний, я забыл о мальтийском ордене.
Вечером нас угощали луковым супом. Поскольку рецепт этого блюда я привез еще в шестидесятых годах из трактира «Бараньи ножки» (что возле бывшего «Чрева») и Алена его быстро освоила, то удивить этим нас было трудно. Тем не менее луковый суп везде дегустирую, где бы ни оказался, — даже в Германии. С целью сравнить. Но в Париже он какой-то нежирный, сделан из разбавленного бульона, не такой, как в рецепте. Похож на украинскую затируху каким его и нашла моя теща. Только сыр хороший — они его не жалеют.
После супа принесли устриц (для французов, наверное, невозможное сочетание), и я от счастья оказался на седьмом небе. Видимо, я больше всего на свете люблю устриц и всякие дары моря, — ощущал я в тот момент, когда выдавливал на них лимон. Тут же, не раздумывая, заказал второй поднос. «У вас очень хороший вкус, мсье, — похвалил меня официант — Эти устрицы получены нами утром из Шлезвига. У них вкус более пряный, чем у французских».
На следующий день поехали навестить Вику. На Сент-Женевьев-де-Буа погрузились в леденящую тишину кладбища. На нас глядели разрушающиеся надгробия и плиты. На фоне нового, дорогого габро, под которым покоился Серж Лифарь из Киева, они становились только красивей и строже. «Время лучше всего точит камень и то, что лежит под ним», — говорил когда-то Некрасов, когда мы гуляли по Байковому. Теперь я гуляю по другому кладбищу, очень далекому от того, и уже без него. Купили горшочек с бегониями (у них не принято класть на могилу срезанные цветы) и тупо уставились в землю.
Как, в общем, глупо все устроено на этом свете.
май 25-26 Как сделан мой смокинг
Давно уже засматриваюсь на тех, кто в смокинге. Особенно с того дня, когда дал первый сольный концерт. Мой серый костюмчик не подчеркивал торжественности происходящего — скорее, принижал. О театральном сюртуке не приходится и говорить. Он прошел со мной все редакции «Кроткой», поучаствовал в вечере с Васильевым, даже потанцевал, и еще в телевизионном бенефисе. Обижаться на меня он не в праве: никто в мире не носит вещей и обуви так же бережно, как я. «Я много лет пиджак ношу...» и все кажется, что с иголочки. Но всему наступает конец. Однажды в районе позвоночника ткань начала сквозить. Я это почувствовал в Нижнем, когда мороз стал поддавать весьма ощутимые щелчки.
Потом это вручение американского «Оскара» — оно кого хочешь выведет из себя! Меня даже не то удивило, как бездарно они говорят на своем английском, а как все в этой штуке в один ряд сидят. Изощряясь друг перед другом, поблескивая лацканами и пощелкивая отбеленными зубами. С того-то момента, как показали это вручение, во мне мысль одна и засела: заиметь бы и самому такую штуку — ни для какой такой цели конкретно, а так, для собственного спокойствия. Пусть висит — глядишь, своего часа дождется. Мысль-то засела, но и калькуляция не давала покоя: во сколько этот смокинг мне станет? Можно на какую-нибудь премию положиться, левый заработок, но эти непредвиденные доходы уже размещены и распределены вперед. (Так, дверь на машине отрехтовать нужно — один дурак раскурочил.) А к смокингу еще и две рубашки требуются, и бабочка особая, и отделочная ткань под лацканы, которой у нас почему-то не водится. Хорошо, об этом моя жена позаботилась — в Париже весной приобрела, а племянница привезла из Германии бабочку. Дело оставалось за малым.
Наконец случай представился — и даже не один, а два. Мне в новой картине на Вальпургиевой ночи обязательно в смокинге появиться нужно — так режиссер приказал. И в Канны надо съездить по случаю показа «Луна-парка» — там без него на пушечный выстрел ни к чему не подпустят. Тут и вызвалась наша молодая продюсер (она теперь все дела наши делает — и по театру, и по кино) за две недели пошить смокинг. Пришла к нам в галстучке и с блокнотиком, оглушив комнату звонким, только ей свойственным канареечным смехом. Посыпались вопросы: в каком стиле? — конечно, в классическом; у какого модельера? — конечно, у самого модного, сами знаете у кого. Я только на две примерки сходил, и вскорости — как по взмаху волшебной палочки — смокинг сидел на мне не хуже, чем на Бельмондо. Чудеса да и только. В жизни появился смысл, рукава показались крыльями и вскорости наш десант высадился в Каннах. Десант — это три артиста: Егорова, Гутин и я.
Паша Лунгин сразу же сообщил, что я в номинации, но приз могут не дать — такие они гады. В гостинице предложили пользоваться мини-баром, уточнив, что участникам фестиваля это бесплатно. Я, как старый, умудренный ворон, понял, что тут подвох. Нашим потом счетик выставили... К моей радости, меня нашли Люда Максакова с мужем. Для них этот фестиваль — праздник, они могут фильмы смотреть, а мы — с одной пресс-конференции на другую. Я выработал такое правило: побольше помалкивать и ослепительно улыбаться. В точности как они. Одна журналистка спросила то, чего я больше всего ждал: «Где вы научились так носить смокинг? Я ни на одном артисте не видела такой вштопоренности, выправки...»
Странное сейчас ощущение: когда исполняются твои заветные желания — сшить смокинг, прошвырнуться по набережной Круазет, — то больше не испытываешь по этому поводу никаких эмоций. Как будто так и должно было случиться. На все просьбы рассказать о Каннском фестивале отвечаю так: знаете, а фестиваля-то я и не видел.
По приезде домой поместил смокинг в специальный чехол. Эта мера предосторожности вызвана тем, что собачья шерсть проникает в шкаф даже сквозь стены. Сколько он там провисит — чего загадывать.
май 30 — июнь 4 Контрабас и Флейта
Контрабасовая среда [ 114 ] : три больших футляра с человеческий рост (их можно передвигать по сцене) — для больших контрабасов, и один поменьше — будто для дамского или детского. Из этих футляров можно составить лабиринт, чтоб по нему метался Минотавр, — я уже это представил. Метался в поисках собеседника: «Как глубоко жаль, что в нашем городе совершенно перевелись люди, которые бы умели и любили вести умную и интересную беседу...» Футляры будут превращаться в цирюльню, ресторанчик, помещение для спиритического сеанса, игорный дом, но в какой-то момент, когда двери захлопнутся, человек почувствует себя замурованным в стене.
114
Речь идет о спектакле Антрепризы Олега Борисова «Человек в футляре».