Бездна Челленджера
Шрифт:
Шелби бросает на меня холодный, почти злой взгляд:
— Что-то не вижу, чтобы ты рисовал.
— Может, я просто жду порыва вдохновения. — И все же, не дожидаясь, пока меня посетит муза, я делаю глубокий вздох и вчитываюсь в описания персонажей. Потом перевожу взгляд на пустой лист блокнота.
Мои занятия живописью начались с того, что я не выносил пустого пространства. Увижу коробку — надо ее чем-нибудь набить. А стоит мне увидеть чистую страницу — и она обречена. Пустые страницы, вереща, молят, чтобы я вылил на них помои
Все началось с каляк-маляк. Потом пошли наброски, эскизы, а теперь дело дошло до рисунков. Или «произведений», как говорят раздутые от собственной важности личности, вроде ребят из моей группы по рисованию, которые ходят в беретах, как будто их головы слишком творчески мыслят и их надо прикрывать чем-то особенным. Мои собственные «произведения» состоят, главным образом, из комиксов — ну знаете, манга и прочее. Хотя в последнее время я все больше склоняюсь к абстракции — кажется, линии ведут меня, а не я их. Теперь что-то внутри заставляет меня рисовать, чтобы узнать, куда это заведет.
Я прилежно тружусь над эскизами персонажей Шелби, но меня гложет нетерпение. Как только в моей руке оказывается цветной карандаш, мне уже хочется бросить его и схватить другой. Я вижу отдельные линии, но не всю картину. Я обожаю рисовать персонажей для игры, но сегодня мой энтузиазм все время бежит на пару шагов впереди моих мыслей и за ним не угнаться.
Наконец я показываю Шелби набросок Заргона — новую и улучшенную месивоустойчивую версию командира армии.
— Очень небрежно, — замечает она. — Если ты собираешься дурачиться…
— Сегодня это все, на что я способен, понимаешь? Иногда у меня получается, иногда нет. — И, не удержавшись, я добавляю: — Может, это у тебя небрежные описания, а я рисую, как могу?
— Просто соберись, — просит она. — Ты всегда рисовал так… четко.
Я пожимаю плечами:
— Да? Стилю свойственно развиваться. Посмотри на Пикассо.
— Ну-ну. Когда Пикассо разработает компьютерную игру, я дам тебе знать.
Конечно, мы всегда переругиваемся, иначе нам было бы скучно. Но сегодня все иначе, потому что в глубине души я знаю, что Шелби права. Моя манера письма не развивается, а расплывается, и я не понимаю, почему.
20. Попугаи всегда улыбаются
Капитан вызывает меня к себе, хотя я старался держаться тише воды ниже травы.
— Парень, ты попал, — говорит штурман, когда я выхожу из каюты. — Попал-копал-катал-глотал — про капитана говорят, что он не раз заглатывал матросов целиком.
Я вспоминаю свой сон о Белой Пластиковой Кухне, хотя капитан там пока не появлялся.
Кабинет капитана расположен у самой кормы. Он говорит, что там ничто не мешает ему размышлять. Сейчас он, однако, не занят размышлениями. Его вообще нет в кабинете. Только попугай примостился на насесте между захламленным столом и глобусом, на котором не нарисован правильно ни один континент.
— Молодец, что пришел, молодец, что пришел, — повторяет попугай. — Садись, садись.
Я сажусь и жду. Попугай прогуливается взад-вперед по своей жердочке.
— Зачем меня сюда позвали? — спрашиваю я наконец.
— Вот именно, — отвечает птица. — Зачем позвали? Или, может быть, зачем — тебя? И зачем — сюда?
Я начинаю терять терпение:
— Капитан скоро придет? Если нет…
— Тебя позвал не капитан. А я, а я. — С этими словами попугай указывает наклоном головы на лежащий на столе лист бумаги. — Заполни, пожалуйста, анкету.
— Чем? У меня нет ручки. — (Птица перелетает на стол, пытается разгрести кучу бумаг и, не найдя ручки, выдирает сине-зеленое перо у себя из хвоста. Оно опускается на стол.) — Оригинально. Только чернил все равно нет.
— Обмакни его в деготь между досками, — советует попугай. Я послушно тянусь к ближайшей стене и прикладываю перо к черной массе меж двух планок: пустой стержень пера всасывает что-то темное. Меня бросает в дрожь от одного взгляда на эту жидкость. Заполняя анкету, я стараюсь, чтобы эта гадость не попала на кожу.
— Все должны это заполнять?
— Все.
— Обязательно отвечать на все вопросы?
— Обязательно.
— Зачем это нужно?
— Нужно.
Когда я заканчиваю, мы долго рассматриваем друг друга. Мне приходит в голову, что всегда кажется, будто птица добродушно ухмыляется, примерно как дельфины, и нельзя понять, что у нее на уме. Дельфин может лелеять планы вырвать тебе сердце или забить тебя до смерти своим длинным носом, как они делают с акулами, но тебе все время будет казаться, что он твой друг. Я снова вспоминаю дельфинов, которых нарисовал у сестры в комнате. Знает ли Маккензи, что они, возможно, хотят ее убить? Или, может, они уже ее убили?
— Как отношения с командой, с командой? — спрашивает попугай.
Я пожимаю плечами:
— Вроде неплохо.
— Расскажи мне что-нибудь, что можно использовать против них.
— Зачем бы это?
Птица издает свист, похожий на вздох:
— Какие мы сегодня несговорчивые! — Осознав, что ничего от меня не добьется, попугай перелетает обратно на насест. — Ну ладно, хватит, хватит. Пора на обед. У нас кускус и махи-махи.
21. Анкета члена экипажа
Пожалуйста, оцените данные утверждения по следующей шкале:
1. Абсолютно согласен.
2. Полностью согласен.
3. Точнее быть не может.
4. Совершенно верно.
5. Откуда вы знаете?
Иногда я боюсь, что корабль затонет.
1 2 3 4 5
Другие матросы прячут биологическое оружие.
1 2 3 4 5
Глоток энергетика — и я могу летать.
1 2 3 4 5
Я Бог, а боги не заполняют анкет.
1 2 3 4 5
Я с удовольствием провожу время в компании птиц с ярким опереньем.