Бездна. Первые после бога
Шрифт:
Подводники отмечали праздник – День Военно-морского флота. Володя отсел подальше от радиста, и тот это заметил:
– Ты уже второй раз от меня отсаживаешься, как от чумного. От меня что, плохо пахнет? Так я вчера в бане был.
– Нет-нет, как ты мог подумать? – стал оправдываться Владимир. – Я просто к торпедисту Саше поближе хотел сесть, все-таки одно боевое подразделение.
– А, тогда ладно, – смягчился радист.
Вне лодки подводники старались время вместе не проводить – за время походов одни и те же лица в лодке надоедали.
Конечно, Владимиру хотелось бы пообщаться с другом без опасений, поделиться проблемами, посоветоваться, но такого человека рядом с собой он не видел. К тому же в людях этого, военного, времени Володя заметил то, что уже отсутствовало в его современниках: здесь безудержно верили в полководческий гений Сталина, непогрешимость руководителей партии, органов НКВД и Смерша. Хотя зачастую в руководство пробивались люди малограмотные, безынициативные исполнители, боящиеся брать на себя ответственность.
В госпитале Володя отлежался, отоспался от вахт, отогрелся. В боевых походах вахты и атаки – свои и чужие – выматывали. А в госпитале он уже на десятый день стал размышлять – особенно после слов командира.
Действительно, через полтора года закончится война, и, если он останется жив – куда ему податься? Армию и флот после войны сократят, стране будет не под силу содержать столько здоровых мужиков. А море и подлодки он любил. Вот и лезли в голову тяжкие думы, и выхода он пока не находил.
В полдень, как и многие раненые, он подходил к репродуктору, слушал сводки Совинформбюро о положении на фронтах, обменивался с другими краснофлотцами мнениями. Только о войне на Севере говорили мало. Фронт стоял на месте, и что можно было рассказать о действиях флота?
Минуло уже десять дней, как его лодка ушла в поход, и Володя стал беспокоиться – не случилось ли чего, почему Саша не идет его проведать? Ведь запасов по автономности «малютке» хватало на семь дней, а если сильно экономить топливо, можно растянуть на восемь.
Однако Саша все же навестил друга.
– Извини, что не сразу пришел. Лодка на базе уже третий день. Потрепало нас сильно.
– Немцы?
– Непогода.
Конечно, мореходность у «малютки» была всего пять баллов, шторм не для нее. Да и создавалась лодка для прибрежного плавания. Главным ее достоинством было то, что она могла транспортироваться по железной дороге к любой базе. До войны это считалось преимуществом – можно было быстро и скрытно перебросить лодки с одного морского театра военных действий на другой. Прочие же военные качества, такие, как вооруженность, мореходность, малая автономность плавания и небольшая глубина погружения, остались на втором плане.
– Теперь на ремонте стоим. Командир просил передать тебе привет, ну и другие члены экипажа – тоже.
Они поговорили о здоровье Володи, потом – о флотских слухах. Саша был человеком общительным, имел на базе много приятелей и знал все сплетни, только Володю это мало интересовало.
Через
Как удалось узнать, МО туда действительно шел. Командир его сначала упирался, не хотел брать Владимира.
– Не пассажирское судно у меня.
– Я же к родным, отпуск после госпиталя дали, – слегка приврал Володя.
Командир смягчился:
– Ладно, поднимайся на корабль.
«Охотник» шел до Молотовска сутки и за это время вымотал качкой всю душу. То ли отвык Володя за три недели от качки, то ли кораблик всегда так болтало, но он спустился на пирс Молотовска зеленым от качки. А может, просто после болезни ослабел.
С трудом Володя нашел знакомую улицу и дом, постучал в дверь.
– Кто там? – раздался знакомый голос.
Володя помедлил с ответом. Вот ведь приперся нежданно-негаданно. А вдруг она не одна? Он ведь ей не законный муж – даже не любовник в полном смысле слова.
– Это я.
Катя распахнула дверь.
– Саша? – удивилась она. – Заходи.
Володя снял бушлат.
– Ты теперь в военном флоте? Помнится, ты плавал на «Софье Перовской»?
– Было. А теперь на подводной лодке, старший матрос. Ты одна?
– А кого ты ожидал увидеть?
– Извини.
– А кушать нечего, только чай.
Володя достал из тощего «сидора» две банки консервов – американской консервированной колбасы, упаковку яичного порошка, прозванного «яйцами Черчилля», и булку черного хлеба, выданных в госпитале сухим пайком. А главное – ему дали продовольственный аттестат на четырнадцать суток, на время отпуска.
– С голоду не помрем. Мне отпуск дали на две недели. Приютишь?
– Конечно, милый!
Володя ножом вскрыл банку колбасы, Катя развела водой яичный порошок, зажгла керосинку и вылила на сковороду болтушку. Получился довольно неплохой омлет. С колбасой и черным хлебом вполне съедобно и вкусно, а по полуголодным тыловым меркам – так почти царский стол. Не спеша выпили пустого, без сахара, чаю.
– Вспоминала я тебя, Саша, а тебя все нет и нет. Полгода ведь прошло.
– Я же не на курорте был, воевал.
– Понимаю. А ты вспоминал обо мне?
– Иногда. Некогда просто было, выматывались так, что до койки едва добирались. На войне не до женщин, в живых бы остаться.
– Досталось тебе… – Катя неожиданно погладила Володю по голове.
После бурных ласк оба сразу уснули – Володя был еще слаб, а Кате с утра надо было на работу.
Володя проспал до утра. Проснувшись, встал, умылся и оделся – надо было получить по продовольственному аттестату продукты. Денег у него на этот раз не было совсем.