Бездна
Шрифт:
– Да, и этого времени у нас нет.
После ленча Трис вышел из дома и спустился с холма. Гейл стояла у раковины, перемывая посуду. Сандерс подошел к ней сзади, обнял ее за талию и потерся губами о ее шею.
– У него уйдет не менее двадцати минут на спуск и возвращение, – сказал он. – Мы можем многое успеть за двадцать минут.
Она прильнула к нему:
– Ты так думаешь?
– Пошли.
Он взял ее за руку и повел в спальню.
Они ласкали друг друга со спокойной, нежной
– В чем дело? – спросила Гейл.
– Ни в чем.
– Тогда почему ты плачешь?
– Я не плачу.
– Хорошо, ты не плачешь. Почему же у тебя мокрые глаза?
Сандерс начал было отрицать, что у него мокрые глаза, но потом перекатился на спину и сказал:
– Я думал, как я счастлив... и как бы это было, если бы ты умерла и я знал, что никогда снова не буду держать тебя в объятиях. Я думаю, как же он может жить со всем этим.
Гейл дотронулась до его губ:
– Наверное, ты жил бы воспоминаниями.
Они услышали, как открылась дверь в кухню. Сандерс встал с кровати и натянул плавки.
На кухне вместе с Трисом стоял Кевин. Его огромный коричневый живот свисал над тесноватыми шортами, закрывая их почти полностью. Из другой одежды на нем была лишь пара пыльных старых коричневых ботинок с загнутыми носами, без шнурков. Взгляд его излучал сильнейшее отвращение ко всему окружающему.
Трис похлопал Кевина по мясистому плечу и сказал Сандерсу:
– Он не может дождаться, когда настанет время погрузить весь этот жир в соленую воду. Настоящий морской конек. Когда состоялось твое последнее погружение, Кевин? В пятьдесят пять, так, что ли?
Кевин проворчал что-то весьма мрачно. Они пошли по тропинке к причалу. Когда Кевин увидел ампулы в лодке, глаза его расширились.
– Дьявол, – сказал он, – это все?
– Нет. Это то, что мы пока успели найти. Там осталась еще чертова прорва.
– Сколько?
– Кто знает? – сказал Трис, посмеиваясь. – Здесь все зависит от тебя. – Он включил компрессор.
Сандерс надел свой водолазный костюм, липкий и холодный.
– А что там с твоим другом внизу – Перси?
– Он, вероятно, спит в своей норке. Но ты все равно можешь бросить ему рыбешку.
Сандерс поглядел на забинтованную руку Триса.
– Я не должен скармливать ее из собственных рук, не так ли?
– Нет, просто накрой ею отверстие или положи рядом. Он учует запах.
Сандерсу с Кевином потребовалось два часа, чтобы поместить ампулы в пещеру. Сандерс замерз и устал, но на Кевина, на котором не было ничего, кроме купального костюма и пояса с тяжестями, – ни водолазного костюма, ни ластов, – казалось, совершенно не действовали ни вода, ни работа.
Ухватившись за платформу и отдыхая на поверхности несколько минут перед тем, как взобраться в лодку, Сандерс увидел, как Кевин взял последний мешок с ампулами у Триса и, не говоря ни слова, погрузился снова.
– Я думал, он не любит воду. А он просто машина. – Он ненавидит воду, – сказал Трис, – но вы задаете ему работу, и тут он становится машиной. Если мне предстоит тяжелая спасательная работа, я беру в помощники именно его, у него мощность не менее десяти лошадиных сил и столько жира, что он никогда не мерзнет. Он, некоторым образом, представляет парадокс: жаден адски, но столь угрюм, что не может работать с людьми, которые имеют деньги, чтобы расплачиваться с ним.
– Вы платите ему за это?
– Да. Он запрашивает сто долларов, я предлагаю двадцать, и мы соглашаемся на пятидесяти.
– Неплохой заработок?
– Нет, но он очень доволен. Я мог бы нанять разных идиотов за пятерку в час, но у них та же работа займет целый день, затем они уходят пить за свои успехи и болтать на весь остров о том, чем они заняты. Кроме того, у Кевина нет здесь большого выбора работ.
Сандерс взобрался на лодку и расстегнул молнию на своем водолазном костюме. Его руки и грудь покрывала гусиная кожа.
– Поднимитесь и примите душ, – сказал Трис. – Мы с Кевином все закончим.
Сандерс поежился.
– Да, пойду, пожалуй.
Трис взял водолазный жакет Сандерса и повесил его на угол крыши дока:
– Солнце высушит и прогреет его до вечера.
Прогулка на холм немного согрела Сандерса, но он все еще дрожал, когда подходил к дому. Он налил себе виски и взял стакан с собой в душ.
Когда Сандерс закончил мыться, он пошел в спальню. Проходя мимо, он заметил, что Трис в кухне. Дэвид тихо, чтобы не будить Гейл, открыл дверь в спальню, натянул брюки и положил в карман бумажник.
Трис сидел за кухонным столом со стаканом рома справа, пачкой газет слева и золотым распятием прямо перед собой.
Сандерс плеснул себе еще виски.
– Сколько вы сказали? Пятьдесят?
– Да.
Сандерс вынул из бумажника две десятки и пятерку и положил деньги на стол:
– Наша доля.
Трис изучил банкноты и сказал:
– Все верно. – Он дотронулся пальцем до распятия. – Вы нашли это и еще чертову уйму всего, вот ваша доля.
– Сколько оно стоит?
Сандерс не имел ни малейшего представления о цене испанского золота. Одного золота там было, возможно, семь или восемь унций, может быть, на тысячу двести долларов. Камни были крошечными.
– Ориентировочно? Если мы хотим продать его, если мы сможем его продать, если у нас будет открытый рынок, то ориентировочно – сто тысяч долларов.
– Господи боже! – Рука Сандерса дрогнула, и он расплескал виски по столу.
– Не торопитесь их растрачивать, потому что скорее всего вы никогда их не увидите. Прежде чем мы получим хоть фартинг, мы должны вытащить все наверх, оценить, доложить обо всем чертову правительству, решить, хотим мы продать все или часть, торговаться с подонками, что займет целые месяцы, и тогда, может быть...