Бездна
Шрифт:
– До какого старта? – спросил Тартарин. – Старт дал Фёдоров, а мы доведем до финиша.
Южанин посмотрел на меня критически.
– От нас зависит? – уточнил он с сомнением. – Мне кажется, от нас, к великому нашему счастью, больше ничего и никак. Только живём и чирикаем. Как птички божьи, что ходят по дорогам и говно клюют.
Ламмер сказал серым, как карандашный рисунок, голосом:
– Но кому-то такое щасте уже прёт взад.
Гавгамел надменно улыбнулся, красивый и могучий, смахивающий на титана, что дрались с эллинскими богами.
– Кому-то прёт, кому-то не прёт, а кто-то и сам прёт.
– От нас, – возразил я, – именно от собравшихся в этой комнате, зависит, каким быть человечеству. Что, прибалдели?
Казуальник сделал большие глаза, как у трагика Каратозова в пору его расцвета на сцене Александрийского театра.
– Че, че?
– Каким станет, – пояснил я. – И станет ли вообще. В целом и в частности.
– Глобалист, – сказал Тартарин с удовольствием, но обвиняющим тоном. – На госдеп работаешь? Слушаем в нетерпении!.. Впервые глобальная цель!
– И вообще, – сказал Явтух, вечный пессимист. – Жги, Тютюн. Хоть Рим, хоть Москву, хоть глаголом наши сердечные мышцы и клапаны. Нас теперь ничем не удивишь. Да и мы тоже никого.
Я промолчал, только загадочно улыбнулся, ещё чуть потяну, вдруг да подойдут опоздавшие, только Южанин не выдержал, бросил на опустевшую тарелку нож и вилку.
– Тютюн, ты чего?.. Говори!.. Зачем собрал?
Гавгамел возразил:
– Погоди, там наверняка ещё народ на подлёте!.. Сколько старых членов давно не видели, имеют право узнать первыми.
– Да, – сказал я, – понаслаждаемся малость, а потом предстоит то, чем давно не занимались… В смысле, нас ждёт работа.
Южанин откинулся на спинку стула, даже перестал жевать, вечно сонные глаза заблестели.
– Серьёзно? Всем нам?
– Ещё какая, – сказал я таинственно. – Для Котельникова весточку передали? А то о нём что-то давно не слышал.
– Я тоже, – прогудел Гавгамел мрачно. – Может, махнул в сингуляры?.. Свинья, даже не попрощался.
Казуальник сказал грустно:
– Это мы для него теперь свиньи. Даже амёбы. А то и вовсе туфельки. Ну которые инфузории.
Дальняя стена вспыхнула цветными огнями, раздались бодрые звуки пионерского горна. Прямо из камня вышел Драндерин, за ним улыбающийся Феликсин, это он любитель запускать световые и прочие эффекты.
Драндерин в том же облике, в каком видел его всё это время, а Феликсин не удержался от позерства, сейчас в облике Калигулы, каким помним по реконструкциям. Хорошо, мелькнуло у меня, хоть не в образе своего коня, хотя и конь мог бы посоветовать ему вести себя пристойнее.
Казуальник бодро потер ладони, от них пошёл декоративный дымок с ароматом эвкалипта, мол, сильный энтузиазм, так предки огонь добывали. Или вроде бы так.
Гавгамел заулыбался, пошевелил пальцами, и у нашего стола появились ещё два кресла, не сидеть же таким исконным членам в пустом зале.
Драндерин заявил высокопарно и звучно, так, чтобы прозвучало на весь огромный зал, а ещё и эхо пометалось под высокими сводами:
– Я слышал… да было такое, шеф созвал для чего-то весьмачного?
– Кофе? – спросил я.
– Покрепче, – ответил он бодро, в старое доброе время избегал кофе, сахара, соли и каких-то гликированных нитратей, чтобы дожить до этого времени, когда можно не избегать и вообще можно всё, хоть и не нужно. – И со специями!
– Обойдёшься, – отрезал я. – Эта крепость фёдоровщины признает только наши добротные вкусы. А ты уже извращенец, чтобы ещё и специи?
Гавгамел прогудел мощно:
– Всем бегом учиться у Южанина! Он так наизвращался, что оставшуюся жизнь проживет пуританином и мормоном.
Явтух уложил вилку и нож крест-накрест на тарелку, так в старину давали знак хозяевам или официантам, что наелись, больше подкладывать не надо, вскинул голову и вперил в меня требовательный взгляд.
– Ну, – сказал он звучно, – говори! Все уцелевшие в сборе. Остальных спишем на сопутствующие потери. «Яблочко» песню допоём до конца!
Южанин снова с огромным куском уже поджаренного бараньего бока в обеих ладонях повернулся в мою сторону, тоже посмотрел с живейшим интересом.
– Да-да, – сказал он плямкающим голосом, – ты такой важный, словно в школе хорошо учился. В чем дело, шеф?
Их взгляды скрестились на мне, я сказал медленно:
– Должен сказать пренеприятнейшее известие… хотя приятнейшее, но неприятнейшее для лодырей, всё-таки придётся поднять жопы и кое-что сделать для счастья всего человечества.
Казуальник прервал:
– Да говори же!.. У меня уже ладони вспотели.
– Вчера пришло известие, – сообщил я. – Со вторника можем приступать к воскрешению предков!.. Чё, обалдели?
Все умолкли, думаю, не все и вспомнили с ходу, что мы и есть инициативный кружок имени Фёдорова. Того самого, что завещал потомкам воскресить своих предков и вообще не только своих, но и человечество, которому обязаны сегодняшним благополучием, прогрессом, счастьем и вообще жизнью.
Тот кружок давно стал многочисленным обществом, а когда мода прошла, снова вернулся в состояние кружка, зато остались самые убеждённые и настойчивые.
Когда-то мы из партии трансгуманистов выделились в отдельную структуру, что занималась только пропагандой необходимости воскрешения всех людей на свете.
За это время прокатились три быстро сменяющие друг друга волны научно-технического прогресса, но мы всегда были уверены, что воскрешение наших родителей и нас самих – дело внуков-правнуков, однако прогресс нарастал настолько стремительно, что и мы успели воспользоваться, как пишут в СМИ, возможностями неограниченной продолжительности жизни, а это значит, что и предков воскрешать нам.