Бездна
Шрифт:
— Буду иметь в виду.
Нид прислонился к ограждению и широко улыбнулся Лоулеру, но в глазах промелькнуло что-то заискивающее.
— Ну, как вы находите жизнь в море? — Он вспотел во время своего дежурства на реях, раскраснелся и был разгорячен работой. — Согласитесь, океан — чудесное место.
— Да, не лишен очарования, — не совсем довольным тоном пробурчал Вальбен.
— Что-нибудь не так? Слишком маленькая каюта? Недостаточно веселая компания? Однообразный пейзаж?
— Нид, убирайся к черту!
Делагард вытер следы слизи рыбы-ведьмы со своего башмака.
— Э? — удивленно произнес он. — Я ведь просто пытался поговорить по-дружески…
Лоулер
Как корабельный врач, Лоулер имел право на отдельную каюту, одну из трех, расположенных в кормовой части судна. Рядом располагался-капитан Струвин. Делагард и Лис занимали самое большое помещение, располагавшееся дальше, напротив переборки правого борта. Все остальные жили в носовой части, теснясь в двух узких отсеках, которые обычно использовались для размещения пассажиров во время регулярных межостровных рейсов. Первой смене достался угол у левого борта, второй — у правого.
Кинверсон и Сандира оказались в разных вахтах, и оттого им приходилось жить раздельно. Лоулера это удивляло. Не то чтобы это имело какое-то значение, кто и где спит — в этих переполненных жилых отсеках оставалось так мало возможностей для уединения, что если кому-то вдруг захотелось бы заняться любовью, то пришлось бы заползать в грузовое отделение, расположенное под каютами, и совокупляться там, забившись в щель между ящиками. Но являются ли они супружеской парой, как утверждал Делагард, или все-таки нет? Очевидно, нет, и Вальбен начинал понимать это. Если их что-то и связывает, то сия связь явно не очень-то крепка. Гейб и Сандира почти не замечали друг друга с самого начала плавания. Возможно, произошедшее между ними на Сорве — если вообще что-то произошло — являлось коротким эпизодом, мимолетной связью, случайным, поспешным соединением тел, способом убить время.
Лоулер плечом толкнул дверь своей каюты и вошел. Помещение имело площадь чуть больше встроенного стенного шкафа. В нем находилась койка, стояли тазик для умывания и маленький деревянный сундучок, в котором доктор хранил немногочисленные личные вещи, захваченные с Сорве. Делагард не позволил ему взять нечто большее, и Лоулер прихватил с собой одежду, рыболовные снасти, несколько кастрюль, сковород и тарелок, зеркало и, конечно, земные реликвии. Он хранил их на полке рядом со своим ложем.
Все остальные вещи: свою скромную мебель, лампы, украшения, которые Вальбен собственноручно изготовил из разных морских материалов, — пришлось оставить джилли. Его медицинские принадлежности, лекарства, небольшая библиотечка рукописных текстов по специальности находились наверху, в передней части судна, в каюте, служившей изолятором. Главные же запасы медикаментов хранились внизу, в грузовом отсеке.
Лоулер зажег свечу и осмотрел при помощи зеркала, представлявшего собой грубый бесформенный кусок морского стекла, свою щеку; его много лет назад изготовил для него Свейнер. Отражение в нем выглядело довольно приблизительно, нечетко и туманно. Стекло высокого качества считалось на Гидросе большой редкостью, где единственным источником кремния служили груды особых водорослей, добытых со дна заливов. Но Вальбену нравилось это зеркало, каким бы неровным и мутным оно ни было.
Столкновение с рыбой-ведьмой, по-видимому, не причинило серьезного вреда. Над левой щекой у него остался небольшой порез, который
Рядом с бутылкой спиртного стояла фляга с настойкой «травки». Несколько мгновений Вальбен задумчиво рассматривал ее: он уже принял свою дозу транквилизатора перед завтраком и сейчас не испытывал особой нужды, чтобы вкусить забвения и отрешения.
«Но какого черта?! — мелькнула мысль в возбужденном мозге. — Какого черта ты смотришь на наркотик?!»
Спустя полчаса Лоулер уже шел по направлению к жилому отсеку команды в поисках собеседника, хотя еще даже не знал и не представлял точно, с кем бы ему хотелось пообщаться.
Только что снова произошла смена вахт. На дежурство вышла вторая смена, и отсек по правому борту, естественно, оказался пуст. Лоулер заглянул в другую каюту и увидел там Кинверсона, спящего на своем месте, Натима Гхаркида, сидящего, скрестив ноги и закрыв глаза, словно медитируя, Лео Мартелло, что-то пишущего при скудном свете лампы (листы бумаги лежали перед ним на низеньком деревянном ящике). «Работает над своим бесконечным эпосом», — решил Лоулер.
Поэту исполнилось тридцать лет. Он обладал крепким телосложением и энергией, бьющей через край. Лео летал и прыгал по кораблю, словно на пружинах. Выглядел Мартелло очень оригинально: большие карие глаза, живое открытое лицо, вечно полностью обритая голова… Его отец прибыл на Гидрос по собственной воле. Как добровольный изгнанник, он спустился на поверхность в космической капсуле и появился на Сорве, когда Вальбен еще бегал в коротких штанишках. Прибыв на остров, быстро обжился и женился на Джинне Сотелл, старшей сестре Дамиса. Обоих уже не было в живых: их поглотила Большая Волна, когда они на маленькой лодочке вышли в море в неположенное время.
С четырнадцати лет Мартелло работал на верфи у Делагарда, но главным предметом гордости и самым важным делом своей жизни он считал огромную поэму, в которой, по его словам, рассказывалось о великом переселении с обреченной Земли в другие миры Галактики. Лео говорил, что трудится над ней уже много лет, но никому пока не удавалось услышать или прочитать что-то большее, чем несколько строчек из этой таинственной эпопеи.
Лоулер остановился в дверях, не желая помешать поэту.
— О! Доктор! — обрадовался Мартелло. — Вы как раз вовремя. Именно вы-то мне и нужны. Послушайте, дайте какое-нибудь средство от солнечных ожогов. Знаете, перегрелся сегодня.
— Давайте посмотрим.
Лео сбросил с себя рубашку. Его тело покрывал отличный загар, но теперь под ним начали проступать красные пятна. Солнце Гидроса было намного ярче того, под которым происходила эволюция человеческого рода, и поэтому Лоулеру приходилось непрерывно заниматься лечением рака кожи, солнечных ожогов и других дерматологических заболеваний.
— Ничего страшного, — произнес Вальбен, закончив осмотр. — Зайдите утром ко мне в каюту, и я что-нибудь придумаю, хорошо? Если боитесь не уснуть, могу дать средство от бессонницы. Прямо сейчас…
— Все будет в порядке. Я обычно сплю на животе.
Лоулер кивнул.
— Кстати, как продвигаются дела со знаменитой поэмой?
— Медленно. Переделываю пятую Песнь.
— А можно мне посмотреть? — произнес Вальбен, удивляясь собственной просьбе.
Казалось, Мартелло тоже очень удивился, но подвинул к нему один из листков, изготовленных из водорослей. Лоулер расправил его. Лео писал, как неумелый школьник: неаккуратно, неровно и волнообразно.
Длинные корабли устремлялись вперед В ночь ночей, в бесконечную тьму, К призывному свету золотых, сияющих звезд.