Бездомный в другом мире
Шрифт:
Эльфы нравились мне все больше. Утонченный вкус проявлялся во всем, рождая бытовую эстетику.
Отодвинув стул, я сел напротив и протянул горячую чашку. Эльфийка сделала маленький глоток. Лицо сморщилось.
— Передержал заварку, — заключила она.
— Люблю крепкий, в особенности этот сорт — бодрит.
— К чему теперь быть бодрой? — безжизненным голосом спросила Сильфия.
— Не вини себя. Она сама так решила.
— От этого не легче. Я должна была что-нибудь сделать, как-то повлиять. А вместо этого просто стояла. Но что я могла своим стилем? Вылечить их?
Раздался истеричный смешок. Из голубых глаз хлынули слезы. Будто
— Хорошо уже никогда не будет, — не выдержала Сильфия, переходя на рыдания.
— Я думаю…
— Не важно, что ты думаешь. Оттуда либо не возвращаются, либо меняются как отец! Неизвестно, что хуже…
Сильфия была в ужасном состоянии. Огонек синих глаз вспыхивал в порывах направленной на себя злости. Сила вырывалась, накатывая изнутри и возвращаясь обратно. Худые плечи потрясывало.
Обойдя стол, я подошел к Сильфии с чашкой чая. Аккуратно поднес ко рту, ожидая, когда эльфийка успокоится. Протянув руки, она сделала несколько глотков. Девушка постепенно приходила в себя, вытирая засохшие слезы. Фитили свечей отплясывали на дне канделябра, прячась в расплавленном воске. Кухня погрузилась во тьму.
* * *
Мы безмолвно поднялись в комнату. Закрыли дверь, зажгли свечи. Сильфия попросила быть рядом. Она боялась сегодня оставаться одна. Пустота в доме давила, не переставая напоминать об утрате. Даже мне было не по себе, а что творилось на душе у эльфийки страшно представить. Позволить сестре уйти на войну, ощущая вину из-за собственной беспомощности… Мне были хорошо известны подобные чувства. Я знал, как порой накатывает апатия, медленно подтачивая тебя изнутри. И чем дольше пребываешь в этом состоянии, тем хуже становится. Сам не заметишь, как опустятся руки и наступит принятие, сделав жизнь невыносимой пыткой.
Как такое могло быть, что, начав жизнь с чистого листа, я снова оказался заложником ситуации? И пусть меня она практически не касалась, я не мог просто отмахнуться от чужого горя. Мне нестерпимо хотелось помочь. Но что я мог сделать? Разве что, увернуться, да убежать, с некоторой долей удачи. Однако, бегством здесь не помочь.
С приходом ночи мы легли вместе. Удивительно, что при других обстоятельствах, меня переполняли бы самые светлые эмоции, но не теперь. Мы с Сильфией глядели в потолок, избегая любых слов. Порой слова не могут выразить всего, и в такие моменты молчание заменяет крик. Молчанием можно передать все что угодно, и на удивление, остаться понятым. Слова только запутывают, умножая понятия и размывая границы.
Сильфия прижималась к моей руке, не вкладывая в это действие ничего потаенного, находя во мне лишь друга. По крайней мере мне так представлялось. Конечно, хотелось погрузиться в сладостные грезы, выпуская наружу фантазию, но я не мог себе этого позволить. Внутри все переворачивалось, отдавая всепроникающим холодом.
Дыхание Сильфии стало размеренным. Легкое сопение долетало до моего уха. Должно быть уснула. И верно, ей как никогда нужно восстанавливать силы.
Свой лимит сна я исчерпал еще днем, а потому иногда проваливался в короткую полудрему, вскоре возвращаясь обратно. Скользя взглядом по ее спокойному лицу, я думал о том, что Селения поступила правильно. Сильфия совсем не предназначена для войны. Может она и была превосходным лекарем, но я не мог представить ее на передовой. В ней бил родник жизни, озаряя радостью тех, кому посчастливилось оказаться рядом.
Селения — другое дело. Она умела за себя постоять. Чего уж там, она умела постоять и за других, не думая о последствиях. Такие переносят невзгоды проще остальных, справляясь там, где многих ломало.
И все-таки, в моих рассуждениях сквозило малодушие. Никто не заслуживал этой участи, ни Сильфия, ни Селения. Им бы проживать свои спокойные будни в регулярных охотах, да ужинах при свечах, а не заботиться, чтобы орда монстров не добралась до города. Этим пусть занимается армия, а не вырванные из обыденной жизни юные эльфийки.
Уснул я только к рассвету, так ни к чему и не придя, лишь окончательно вымотавшись.
* * *
На утро меня разбудил стук топора. Салазар, похоже, вовсю работал. Сильфии рядом не оказалось. Направившись в ванную комнату, я нашел несколько лезвий. Обычно я не беру чужое, только забытое или брошенное, но сейчас случай особенный. Я собирался привести себя в порядок. Надоело видеть в зеркале осунувшееся лицо с запущенной бородой и длинными волосами. Если уж и быть единственным человеком на десятки километров, так не худшим его представителем.
Добиваясь идеальной гладкости аккуратными движениями, я порезался. Кровь потекла тонкой струйкой по коже. Слегка защипало. Смыв кровь и вглядевшись в зеркало, я пошатнулся. Прямо у меня на глазах крошечный порез постепенно затягивался, пока не исчезал бесследно. Я не мог поверить в то, что увидел. Точно, ведь вчера… Посмотрев на руки, я вспомнил, что, размотав бинты, не нашел ран от встречи с лесным зверем. Не выпуская лезвия, я осторожно поднес его к ладони и провел линию. Выступили капельки крови. Надавив сильнее, убрал лезвие. На моих глазах рана медленно затянулась. Проведя повторный эксперимент, намеренно поставил небольшие надрезы на руках и ногах. Эффект распространялся по всему телу, вне зависимости от выбранной глубины. Даже вчерашний выстрел в стопу, проткнувший ее насквозь, и тот исчез.
Неужели это и правда происходило со мной? Если это так, то для меня открывались новые перспективы. А вот какие — еще предстояло разобраться.
Может я и вовсе бессмертный? Но без риска это не проверить, да и калечить себя желания не возникало. Пока остановимся на этом. И лучше никому не говорить. Если уж даже после лечения шрамы в этом мире не проходят, то это неспроста. Рассказав, создам больше сложностей, как для себя, так и для других. Надо самому в этом разобраться, тихо, без спешки. Опыт подсказывал, что втягивать кого-то в проблему, масштабы которой неизвестны — прямой путь к катастрофе. До тех пор, пока это может оставаться в тайне — пусть так и будет.
Покончив с бритьем, острыми ножницами подстриг копну волос, все меньше узнавая себя в зеркале. Когда закончил, то казалось, будто скинул лет пять. Отражение больше не отталкивало. Напротив, приведя себя в порядок, я все меньше походил на бездомного.
Как можно плотнее я перевязал бинты, забытые вчера в ванне. Придется ходить так какое-то время, чтобы не привлекать внимание. Элемент гардероба, ничего не скажешь! Не хватало нескольких золотых зубов, ожерелья из костей, да жутких татуировок. Именно так мне представлялся герой сражений, закаленный в боях. Таковым, конечно, меня было сложно назвать.