«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии
Шрифт:
Белые флаги
Небольшое, но неизбежное отступление. Не секрет, что в добуржуазную эпоху монархия была ограничена только цареубийством. Поскольку корон и связанных с ними радостей для бригады всегда было меньше, чем желающих, суверенов травили, резали, душили, иногда втайне, иногда открыто, сбросив с трона в итоге гражданской войны, а обнулив уже после того. А вот чтобы просто уволить, совокупным решением всех сословий, без серьезного мятежа (максимум с намеком на оный) и даже не убивая, такое случалось куда реже. По крайней мере, в пределах христианской, тем паче православной Ойкумены, где царь земной был прямым отражением Царя Небесного. Хотя бывало. Разок в Восточном Риме (Никифор Вотаниат), разок в России (Василий Шуйский), трижды в Англии (Ричард II, Эдуард II, Яков II). Возможно, и еще где-то, лень искать. По-любому, если уж такое случалось, означало это только одно: помазанник Божий был если и не глуп (кто их там знает, может быть, задачки хорошо решал), то уж точно ухитрился достать всех, вплоть до ближнего круга, вопреки собственным интересам переставшего его защищать. Так вот, именно таким уникумом, судя по всему, и был наследник Баграта, единственный
Не знаю уж, то ли сам он понял эту нехитрую мудрость, то ли кто-то из более разумных подсказал, однако на сей раз задабривать смутьянов не поспешили, и обиженные «лучшие люди» пошли на поклон к Малик-шаху, новому главе Дома Сельджука. Султан явился в Грузию, опустошил Картли и ушел. А затем на сцену вновь вышли дипломаты Империи. Сперва из Константинополя сообщили, что готовы в качестве жеста дружбы и акта доброй воли вернуть Георгию, как «царю абхазов», крепость Анакопию, которую в свое время отдал им в обмен на green-card сводный брат царя, беглый принц Деметре. Затем в Кутаиси появился некто Григол Бакуриани, известный ромейский полководец и не последний человек при дворе василевса, имевший в Абхазии массу родни, с личным письмом от Мариам, сестры Георгия II, супруги двух императоров, сперва Михаила VII Дуки, а затем Никифора III Вотаниата. Мариам уведомляла брата о том, что во исправление исторической несправедливости Империя готова вернуть ему, как «царю картвелов», город Карс с округой – самый лакомый кусочек из (если помните) «наследства Куропалатов», из-за которого безвременно скончался его дедушка и тезка. Восторга было море. А вот о том, что после манцикертского разгрома Карс уже, собственно, империи не принадлежит, то ли никто не подумал, то ли царю просто не сумели объяснить. Короче говоря, Карс был взят, маленький турецкий гарнизон частично перебит, частично изгнан, – а потом началось то, что вошло в летописи под названием «Диди Туркоба» – «Великая Туретчина». Малик-шах был не тем человеком, который умеет прощать.
Два года Восточная Грузия горела; ее, согласно проекту гениального султанского визиря Низам-уль-Мулька, фактически чистили от населения под будущие пастбища. В Константинополе, получившем какое-то время на передышку, были довольны, но Георгий сумел вымолить у султана если и не прощение, то отказ от зачисток лишь после того, как лично поехал в Исфахан, согласившись по итогам платить дань в размере, указанном великим визирем. То есть совершенно непосильную для страны. Разницу Дом Сельджуков возмещал, посылая отряды для реквизиций, что, в общем, мало отличалось от нашествий. В придачу ко всем радостям страну чуть не стерло с лица земли сильнейшее землетрясение, а царь, полностью растерявшись, не сумел наладить ни снабжение населения, ни восстановительные работы. Не приходится удивляться, что по стране поползли слухи о гневе Господнем, и в середине весны 1089 года Совет Царства, заручившись полной поддержкой сословий, убедительно попросил Георгия II сдать корону и полномочия наследнику, 16-летнему Давиду. Никаких сведений о попытках царя сопротивляться или оспаривать решение «лучших людей» история, насколько мне известно, не сохранила.
Глава V. Не мальчик, но муж
Jackpot
Элементарная логика подсказывает: цепь дураков не может быть бесконечна, и чем она длиннее, тем ярче, в конечном счете, вспыхнут дарования кого-то из потомков. Если угодно, в порядке восстановления Вселенского Гомеостасиса. Так и случилось. Поскольку прадед, Георгий I, характер имел, но звезд с неба не хватал, дед, Баграт IV, не имел ни ума, ни характера, а отец, Георгий II, как мы уже выяснили, был, судя по делам его, полным, филигранно отшлифованным ничтожеством, юный Давид, видимо, получил от Бога компенсацию за три поколения предков. Скажу больше, далеко не каждая страна и не каждый народ могут похвастаться наличием в национальных святцах хотя бы одного лидера такого масштаба. Впрочем, и социальный запрос на сильную личность был нешуточный: кризис грыз Грузию, как крыса сулугуни. Какой-то намек на уважение к короне если и сохранялся, то разве что в Абхазии. Кахети давно жила суверенной жизнью и была ею вполне довольна. Картли, формально признавая власть царя, фактически превратилась в «княжескую республику», где монарха считали даже не «первым среди равных», а просто яркой побрякушкой типа цепуры с гимнастом. Эмирская мелочь, тершаяся по соседству, являлась отовариваться чуть ли не каждый месяц, а центр и юг страны были вытоптаны сельджуками, обезлюдев почти на три четверти от времен Баграта III, и каждый новый год не приносил ничего хорошего. А Давиду, напомню, было всего шестнадцать, и группу поддержки ему пришлось создавать на пустом месте.
Но создал же! Начав с нуля, наладил контакт с небольшими группами разоренных турками дворян-азнауров, на свой страх и риск партизанивших в южных провинциях, и объявил их «царским войском», действующим по приказу из столицы, что само по себе безмерно вдохновило простой люд, впервые за много лет увидевший хоть какую-то защиту. Затем, вызвав самых отважных и удачливых guerrilleros ко двору, велел им остаться и назначил содержание, положив начало небольшой, но надежной и сплоченной личной царской гвардии – монаспа, и, уже опираясь на нее, начал ломать через колено олигархов с родословными. Те поначалу огрызались, но вчерашние партизаны знали толк в беспределе, так что после разгрома и изгнания «некоронованных царей юга» из Дома Багваши, а потом и еще пары-тройки наиболее наглых олигархия притихла, принюхиваясь к новым ветрам. За счет конфискаций имущества изгнанных удалось создать нечто похожее на бюджет, навербовать, в дополнение к монаспа, несколько наемных отрядов, вставших гарнизонами в важнейших крепостях. А потом, как оно, впрочем, и водится (госпожа Удача сильных любит и одна не ходит), пошла длинная белая полоса.
Money, money, money
После смерти великого Малик-шаха и убийства ассасинами его не менее великого премьер-министра Низам-уль-Мулька, случившихся почти одновременно, Дом Сельджука практически мгновенно распался на несколько ожесточенно дерущихся домиков, а спустя пару лет после того, не дав туркам времени определить нового лидера, явились «железные люди» в белых плащах с алыми и черными крестами. В 1098-м пала Антиохия, в 1099-м – Иерусалим, в тылу у мусульман появились новые, на тот момент очень сильные, хотя и небольшие христианские государства, а к тому же обрела уже четвертое дыхание Империя. В такой ситуации платить дань невесть кому и непонятно ради чего было бы преступлением, и Давид послал сборщиков какого-то из султанов на фиг. Появилось много денег на самые различные программы, в том числе и на пропаганду за рубежом, так что уже в 1104-м «лучшие люди» Кахети арестовали своего царя Агсартана и привезли его к Давиду тепленьким. После чего земля «ранов и кахов» вернулась под крышу Кутаиси окончательно и бесповоротно, а союзника бедняги, атабага Гянджи, попытавшегося этому помешать, без особых хлопот (на бармалея он не тянул, а на армию Давид денег тоже не жалел) унасекомили при Эрцухи. Стало тихо. Появилось время для проведения давно разработанной программы реформ – прежде всего, конечно, восстановления давно рассыпавшегося государственного аппарата. Что интересно, начал мудрый Давид (возможно, изучив опыт Империи) с создания того, чего раньше никогда не было: профессиональных спецслужб «мстовари» (соглядатаи), включавших в себя стражу (полицию), контрразведку (в том числе службу политического сыска) и внешнюю разведку с резидентурами в соседних столицах. Структуры эти финансировались из личных средств монарха и подчинялись непосредственно ему, так что вскоре именно царь стал главным держателем информации, которая, как известно, зачастую дороже денег.
In nomine…
Однако госбезопасность госбезопасностью, но необходимы были и рабочие лошадки. А поскольку формировать бюрократию можно было только из духовенства, на повестку дня встал вопрос о церковной реформе. Тем паче что церковью по-всякому необходимо было заняться. За время кризиса святые отцы, особенно на высшем уровне, заелись совершенно непозволительно: все кафедры и панагии распределялись между младшими сыновьями владетельных князей, так что епископы, не говоря уж о не присущем духовным лицам образе жизни, активно лоббировали интересы своих фамилий. Совершенно забыв о том, что царство земное есть отражение Небесного.
Ситуация была столь запущена, что кое-что пытался поправить – уже под старость – даже Баграт IV, но, естественно, не преуспел, как не преуспевал во всем остальном, несмотря на активную поддержку крупного импортного спеца Георгия Мтацминдели. Но теперь было очень не тогда. Созвав сразу после победы над атабагом собор в Руис-Урбниси под предлогом необходимости уточнить некоторые детали церковных обрядов, царь выступил перед батюшками с большой речью, где все было названо своими именами и подкреплено данными из заботливо подобранных шефом «мстовари» персональных досье.
Это был нокаут. Сами знаете, втихую можно делать очень многое, но не дай Бог этому многому всплыть. Съедят. На сей раз Бог дал – и съели. Многих. В основном из «мажоров» – при полном понимании и поддержке застрявших в сельских попиках и рядовых монахах способных выходцев из низов, мечтавших о карьере, но в старых условиях не имевших никаких шансов ее сделать. По итогам чистки большинство «панагийных» потеряли посты, кому-то понизили сан, кто-то ушел в монастырь на хлеб и воду, а кое-кого и вообще расстригли. Право царя утверждать епископов было одобрено единогласно, как и предложение Давида о слиянии трех должностей – мцигнобартухуцеси (госсекретаря), епископа Чкондиди (одной из самых уважаемых кафедр страны) и председателя Сааджо Кари (Верховного Суда) – воедино; отныне этот высший чиновник, назначаемый лично царем, становился его заместителем по всем вопросам, стоящим выше любого из «владетельных». Излишне говорить, что епископ Георгий, первый обладатель сей ранее невиданной должности, был верным сторонником царя, вернее, его воспитателем и наставником с младенчества, вполне вероятно, сделавшим Давида именно таким, каким тот вырос.
Dogs of war
Очень скоро в городах страны появились присутствия, где заседали хмурые бюрократы-буквоеды, решавшие вопросы строго по закону, а не по понятиям, что простому народу, естественно, очень понравилось. Авторитет короны стал в полном смысле слова непререкаем, а слово Давида – законом. Вот теперь-то пришло время и для внешней политики. Ранее старавшийся особо никому о себе не напоминать, Давид начал проявлять активность, понемногу отнимая у турок занятые ими города – сперва Самшвилде, потом Рустави, потом неприступную крепость Гиши, а в начале 1118 года и Лоре, когда-то маленькое армянское царство, уничтоженное сельджуками. Операции были мелкие, не кровопролитные, мусульмане, не имея за спиной никакой поддержки, чем дальше, тем больше уходили сами, лишь услышав о скором появлении царских войск, но в моральном плане важность их трудно переоценить: царские люди понемногу учились понимать, что сельджуки не непобедимы. Однако духом единым сыт не будешь, надежных войск (дружины князей и плохо обученные ополченцы в это понятие не входили) все-таки было мало, а в том, что рано или поздно соседи попытаются взять реванш, не сомневался никто. Серьезные люди в то время армию нанимали или закупали «военных рабов», гулямов (термин «мамлюк» появится чуть позже). Однако такие программы стоили совершенно безумных денег, требуя постоянных войн, причем победных и завоевательных, на что у Давида не было ни сил, ни, похоже, желания (провоевав едва ли не всю жизнь, он, как ни странно, был, кажется, по меркам того времени довольно миролюбив).