Безликий бог: Египетский цикл
Шрифт:
— Не бойся! Я не упомянул, что бывал здесь уже много раз. Я хорошо знаю дорогу. Поверь, там тебя ждут чудеса.
Он подтолкнул меня к входу, и мы протиснулись в темноту.
При свете факела я миновал расселину и очутился в длинном наклонном коридоре, где снова смог выпрямиться. Казалось, мы бесконечно долго блуждали в облаках пыли по узким коридорам с ровными, тщательно обработанными стенами. Кошмарные аспекты нашего странного приключения уже начали подавлять все рациональные мысли. Малькольм шел теперь впереди и вел меня по извилистым ходам, простиравшимся во все стороны, словно пустотелые щупальца неведомого, затаившегося впереди ужаса. Мы находились глубоко
Как кроты, мы ползли вниз по пещере. В ее громадности терялись любые слова, и мы продолжали путь молча.
Мне было очень жарко, но лежащие впереди бездны дышали порывами и вовсе раскаленного воздуха.
Дорога расширилась. Мы приближались к кавернам. Да, то была не шахта. А грот, куда мы вошли, безошибочно говорил о своем предназначении.
Это была гробница. Ее базальтовые стены украшали прилежно высеченные геометрические узоры. Пол был выложен каменными плитами, и пыли здесь было поменьше. Украшенное человеком пещерное помещение, к которому вели совершенно необработанные ходы, навевало особую тревогу. Еще более тревожащим было то, что в нем располагалось.
Вдоль стен стояли камни — каменные постаменты, а на них саркофаги с мумиями, гниющие, покрытые пылью. Да, да!
Малькольм был прав! Возможно ли было не узнать знакомые очертания? И только теперь я заметил проступавшие сквозь наслоения на стенах египетские фрески. Египетские изображения — в четырех тысячах миль от Египта, отделенные тремя тысячами лет от нынешнего дня!
— Первые из жрецов, — тихо сказал Малькольм. — Их похоронили здесь — так же, как погребали на родине.
Мне хотелось задержаться и заглянуть в некоторые саркофаги, но тут вмешался Малькольм.
— Это не так интересно, — прошептал он. — Впереди ждут…гм… настоящие достопримечательности.
Мы покинули грот. На меня волнами накатывал страх. Малькольм не ошибся. Но что он имел в виду, говоря о «настоящих достопримечательностях»?
Острое любопытство пересилило боязнь, и я последовал за ним через оссуарий во вторую палату. Снова постаменты, снова саркофаги с мумиями. Должно быть, здесь некогда жили сотни людей! Потянулись вырубленные в скале боковые коридоры. Я предположил, что они вели в жилища обитателей пещеры.
— Малькольм, — спросил я, удивленный внезапной мыслью, — чем питались все эти люди? Здесь невозможно что-либо вырастить.
Он обернулся ко мне с той же проклятой улыбкой на губах.
— Бубастис была, как уже сказал, богиней-вурдалаком. Жрецы и их последователи ей подражали.
Меня охватило отвращение. Я подумал, что нужно вернуться, но Малькольм решительно шагнул вперед и властно подозвал меня, указывая путь к новым ужасам. Мы вошли в третий грот.
Огни наших факелов, ярко светившие в темноте, показались необычайно тусклыми на фоне черных и жутких стен, меж которыми мы теперь блуждали. Подобные летучим мышам тени грелись и трепетали там, на границах света и тьмы, где последние лучи света рассеивались во мраке, и порой расступались, намекая на то, что ждало впереди. Сперва меня раздражало недостаточное освещение, но вскоре я ему уже радовался. Я увидел более чем достаточно, ибо в этом, третьем помещении Малькольм позволил мне осмотреть некоторые мумии.
Что за противоестественная жизнь гноилась и процветала здесь, в черной груди земли? Первый же саркофаг дал мне ответ. Я снял с футляра крышку и поглядел на то, что покоилось внутри. Тело было превосходно забальзамировано; я дрожащими руками развернул бинты — и показалось лицо. Хвала небесам, оно почти тотчас рассыпалось в прах, но не прежде, чем я разглядел уродливое существо.
Два мертвых глаза смотрели с недвижной маски темнокожего жреца. Два мертвых глаза под сморщенным полуразложившимся лбом — лбом, из которого торчала отвратительная, деформированная головка крошечной змеи!
— Она пересажена на кожу, — слабо выдохнул я.
— Нет. Погляди внимательней, — Малькольм произнес это серьезным тоном, но я знал, что он улыбался.
Я снова посмотрел на мумию. Воздух пещеры уничтожал высохшее тело прямо на глазах.
Я пошатнулся. Об ошибке не могло быть и речи, хотя здравомыслие взывало к иному объяснению. Невозможно было не признать чудовищную истину — змеиная головка действительно выдавалась из лба мумии. Но поскольку и она была мумифицирована… я не осмелился вывести жуткое заключение. И снова Малькольм подсказал мне ужасающий ответ.
— Змея жила, пока жил он.
Малькольм был прав. Жрецы скрещивали животных с людьми. Мы стали открывать другие футляры — вернее, открывал их Малькольм, а я, окаменев, стоял как зачарованный рядом с ним. Помню существо, похожее на Пана, с рогами на голове и лицом, даже столетия спустя сохранившим козлиную усмешку. В одном из саркофагов покоилась адская троица — три карликовых чахлых лица на одной голове и шее. Самые ужасающие видения архаической мифологии — горгульи, химеры, кентавры, гарпии — были воспроизведены и уродливо отражены в горгоноподобных ухмыляющихся чертах давно умерших жрецов.
Поодаль мы нашли еще один участок с телами. Малькольм срывал крышки — и открывалось зрелище ликантропии. Зловоние натрия нависало тучами миазмов над оскверненными саркофагами существ с человеческими головами и мумифицированными телами обезьян. Там был ужас с копытами и остатками недоразвитого хвоста и напоминавшее Ганешу создание с громадным слоновьим хоботом. Некоторые из увиденных нами существ, судя по всему, появились на свет вследствие неудачных экспериментов: безносые, безглазые, безлицые уродцы с лишними парами рук; наконец, был там и ужасный труп, раздутая шея которого переходила в отверстую безголовую утробу. Все они, к счастью, мгновенно обращались в милосердную пыль.
Затем мы с Малькольмом, спотыкаясь, двинулись вниз по винтовой лестнице с высеченными из черного камня ступенями. Память о тех существах в склепах наверху все еще преследовала мое сознание — иначе я не рискнул бы спуститься в кипящую, перестилающуюся тьму, где утонули даже наши тени.
Закругленные стены колодца, по которому мы спускались, отливали в свете наших факелов ледяной чернотой, но голыми они не были. Их украшали фрески — новые образчики египетского искусства; однако, в отличие от катакомб наверху, здесь не было привычных идеографических изображений. Они были иными, тревожными, с такими огромными и широкими фигурами, словно их начертал палкой на песке какой-то слабоумный. Мы снова увидели чудовищ, которых я пытался забыть: людей-змей, людей-са-тиров, деформированных какодемонов верхних гробниц. Но на стенах они были изображены живыми, и это было хуже любых фантазмов воображения. Эти карикатуры на человека совершали определенные действия, и деяния их были зловещими. Отдельные изображения до отвращения наглядно рассказывали древнюю историю — я видел живых монстров, приносящих жертвы своим богам и удовлетворяющих свою похоть. Среди них мелькали фигуры обычных людей, полагаю, верховных жрецов; они сливались воедино со своей звериной паствой в таком извращенном разврате, что меня едва не стошнило.