Безликий
Шрифт:
— Я едва знал Лорел. Мы вместе ходили в школу, но это все. Если с ней и был какой-то мужчина в домике тем вечером, то это точно не я.
Винтер спокойно достала одно из писем и начала читать вслух.
— Моему сердцу и душе, Лорел. Я снова мечтал о тебе. О твоей мягкой груди и вкусе твоего сладкого, нежного…
— Прекрати! — Дрейк покраснел до безобразия, вытянув руку, большую и мозолистую от многолетнего ручного труда. — Отдай их мне.
Ноа отбросил руку Дрейка в сторону, наклонив свое тело так, чтобы тот не смог добраться до Винтер, не столкнувшись с ним.
— Расскажи нам о последнем вечере, который ты провел с Лорел, —
Дрейк свирепо нахмурился.
— Ни хрена я вам не расскажу. И если вы вернетесь сюда еще раз, вас арестуют за незаконное проникновение.
Без предупреждения он развернулся и протопал обратно в дом. Через секунду входная дверь захлопнулась.
Ноа помрачнел, посмотрев в сторону Винтер.
— Все прошло не так хорошо, как я надеялся.
Она пожала плечами.
— По крайней мере мы узнали одну вещь.
— Какую?
— Он был с моей мамой вечером того дня, когда она умерла.
Ноа кивнул. Отказ Дрейка выглядел слишком резким, чтобы быть правдивым. Тот вечер он провел с Лорел. Так почему же он отрицал это? Из-за своей жены? Или у него имелась другая причина скрывать интрижку?
Вопросы без ответов.
— Что теперь? — спросил Ноа.
Винтер дрожала, ее лицо казалось бледным в угасающем послеполуденном солнечном свете.
— Поехали домой.
***
По дороге в Ларкин Ноа следовал прямо за грузовиком Винтер. Она настаивала на том, что в состоянии ехать домой, отказавшись от его предложения отвезти ее и вернуться за машиной. Он верил, что подруга физически способна, но в то же время понимал, что она эмоционально истощена. Он не собирался оставлять Винтер одну, пока не будет уверен, что она не сорвется.
Три часа спустя они въехали на парковку рядом с «Винтер Гарден», и Ноа опустил окно.
— Садись, — позвал он, когда Винтер вылезла из своего грузовика и закрыла дверь.
Она бросила на него озадаченный взгляд.
— Что?
— Лучший ресторан в городе закрыт, но мы еще можем найти что-нибудь поесть, — заявил он ей.
— Я не голодна.
— Тогда ты можешь посмотреть, как я ем.
Она приоткрыла губы, как будто намереваясь сказать «нет», затем, бросив взгляд в сторону кирпичного здания, окутанного темнотой, быстро направилась к джипу.
— Да. Поехали, — потерянно пробормотала она.
Ноа выехал с парковки и двинулся через два квартала на север к старой закусочной, припарковавшись перед низким каменным зданием с большими окнами и деревянной черепицей. Уже перевалило за семь вечера, но на улице стояло несколько машин. Собравшаяся толпа не свидетельствовала о качестве еды в закусочной. Большинство клиентов сидели в задней части здания, в баре, наслаждаясь прекрасным выбором напитков.
Под звон колокольчика они вошли в пустой обеденный зал и сели за один из столов со столешницей из керамики и хромированными ножками. В передней части длинного помещения находилась стойка с несколькими табуретами и старомодной кассой. За ней находилась кухня, где одинокий мужчина в фартуке прислонился к раковине, не сводя глаз с телефона в руке. Сверху мерцающие флуоресцентные лампы отбрасывали зеленоватый свет, что никак не улучшало атмосферу.
Ни Ноа, ни Винтер не потрудились взять одно из засаленных пластиковых меню, засунутых между бутылками с кетчупом и горчицей. Закусочная никогда не славилась вкусной едой. Здесь готовили быстро, дешево и иногда съедобно. Единственная причина,
Скучающая официантка подошла принять их заказ и через десять минут вернулась, чтобы поставить перед ними тарелки. Подождав, пока пожилая женщина отойдет к стойке, Винтер склонилась над столом, чтобы изучить огромную порцию яблочного пирога с ванильным мороженым и взбитыми сливками.
— Сколько тебе лет? — укорила она.
Ноа улыбнулся, схватил ложку и принялся есть. Еда в закусочной довольно сомнительная, но пироги они покупали в местной пекарне. Вкусные.
— Тридцать один, — пробормотал он, слизывая взбитые сливки с губ. — Примерно столько же, сколько и тебе.
— Не может быть. — Она села на свое место, взяв морковную палочку из своего салата. — Мне все еще второй десяток.
— Как долго? Еще три месяца?
Винтер хрустнула морковкой между зубами.
— Мне еще двадцать с хвостиком, старик.
Он зачерпнул еще одну большую ложку.
— Вот почему я должен наслаждаться каждым днем.
— Это похоже на то, чему нас учили на терапии, — поддразнила Винтер. Она ела не так много, как он надеялся, но к ее щекам возвращался цвет.
— Возможно. — Ноа проглотил пирог и съел немного мороженого. — Мне нравилась терапия, — признался он, скривив губы, когда Винтер фыркнула на его заявление. Она явно помнила того сердитого, угрюмого подростка, который впервые пришел в группу. Он делал все возможное, чтобы сорвать сеансы, надеясь, что его выгонят. — Признаюсь, это заняло некоторое время, но через несколько месяцев я перестал быть злобным придурком настолько, что начал слушать. Это не помешало мне скучать по родителям, но, по крайней мере, я перестал постоянно наказывать свою бабушку за то, что она имела глупость взять меня в свой дом.
— Да. — Винтер взяла ломтик огурца из салата. — Хорошо осознавать, что я была не одна.
— Плюс я проводил время с тобой, — пробормотал он. — Бонус.
Ее улыбка вышла слабой, но для Ноа Винтер еще никогда не казалась такой красивой.
— Точно говорю — бонус.
Ноа доел последний кусок пирога и отодвинул тарелку, чтобы опереться руками на стол.
— Мне всегда хотелось узнать, почему ты бросила занятия.
— Мой отец не хотел, чтобы я больше туда ходила.
Ноа вскинул бровь. Он предполагал, что Винтер перестала посещать терапию, потому что получила водительские права. Зачем ходить на консультации, если она может гонять с друзьями? В то время он испытал разочарование от мысли, что она больше не будет частью группы, но обрадовался, что Винтер готова двигаться дальше.
— Почему твой отец захотел, чтобы ты прекратила? — спросил Ноа. — Разве не он настоял на том, чтобы ты пошла к психологу?
Она отбросила огурец и вытерла пальцы о бумажную салфетку.
— Эрика предложила мне посещать гипнотерапевта, — объяснила она, имея в виду доктора Томалин, которая занималась организацией сеансов психологической помощи. — Она подумала, что мои кошмары могут быть вызваны подавленными воспоминаниями о той ночи, когда убили мою мать.
Ноа кивнул. Винтер никогда не описывала свои кошмары в деталях, но она поделилась, что редко выдавалась ночь, когда она не просыпалась ровно в 23:11, крича от ужаса. После того, как Винтер ушла с терапии, он никогда не говорил с ней о том, почему она перестала приходить, и исчезли ли ее кошмары.