Безликий
Шрифт:
У нее перед глазами стояла одна темнота — ничего больше. Темнота была мягкой и успокаивала – не то, что в той комнате, лабиринте или в лесу. Сейчас ей было так спокойно на душе, тепло. Кажется, что она плыла по теплой реке, улыбаясь всему, что видела.
Стояла тишина. Не давящая на голову, не сдавливающая виски, а просто тишина. Обычная. Та, которая приходит к Вам, когда выключается телевизор, когда останавливаются машины, когда гаснет свет, и замирает мир. Останавливается время. Так было и у нее, пока девушка висела, склонив голову к руке. Равномерная тишина, не беспокоившая ее, пока фраза
— Стой, — одними губами прошептала она, раскрыв глаза, которые были в крови. Она затуманенным взглядом посмотрела на расплывчатую фигуру уходящий Джорджины. – Стой…
Кажется, это было громче, потому что девушка обернулась и подбежала к ней, испуганно посмотрев в глаза.
— Что? – Джорджина напрягла слух, чтобы расслышать слова девушки.
— Не… — она задыхалась. – Не приводи… — в горле стоял ком, а от движений головы из виска вновь побежала кровь. – Драко… не приводи… — Гермиона из последних сил перевела взгляд на стоящую около нее девушку; в нем читалась мольба. А затем она погрузилась в долгий мучительный сон.
***
Секундное раздумье, и старинная терраса открылась во всей своей красе. Величественный дом с огромным садом впереди мог поблекнуть на фоне разве что Малфой-Мэнора, и то, здесь можно было поспорить. Терраса – по-другому этот дворец было бы назвать неуважительно – принадлежала семье Торинов, умершей десяток лет назад. Это была одна из самых древних и чистокровных семей, однако на них было наложено какое-то проклятье, после которого ни одна женщина не смогла принести здорового наследника. Кажется, террасу отдали какой-то другой менее известной семье, однако она до сих пор считалась дворцом Торинов. Еще в самом детстве, когда Люциус только обучал его правильным манерам и, собственно, рассказывал, что родиться в семье Малфоев – это подарок судьбы, его знакомили с другими семьями, с которыми «нужно общаться». Семья Торинов попала бы в этот список, будь она жива, однако это не помешало Малфоям издалека взглянуть на их дом, чтобы показать сыну, как существуют богатые аристократы. Именно поэтому у него не было проблем с тем, чтобы попасть на эту улицу.
Хоть он и был здесь в самом детстве, старые ощущения появились и у взрослого Драко: непонятный страх, отчуждение от этого места. Оно навевало немой ужас и отталкивало от себя, словно предупреждая о какой-то опасности. В любой другой ситуации он бы даже не переступил порог, однако сейчас он не замер ни на одну секунду, продолжая судорожно идти к нему. Вокруг террасы было защитное поле – нельзя было трансгресировать ни в сам дом, ни из него. Это могло значить только то, что сбежать оттуда нельзя.
Он держал палочку перед собой, открывая большую дверь, которая была парадным входом. Перед этим он взбежал по старым ступенькам, осматриваясь по сторонам.
Внутри было темно: горела одна маленькая лампочка, приделанная к голой стенке. Зал был огромным, растягивающимся на половину первого этажа. Там было пусто: ни мебели, ни украшений, ни статуэток.
Он тихо ступал по простеленному ковру, который был единственным напоминанием о том, что люди здесь все же когда-то жили. Держа древко перед собой, парень продолжал двигаться ко второй двери, которая была слегка приоткрыта. Стук от каблуков был единственным звуком здесь.
В какой-то момент Драко подумал, туда ли он попал. Может быть, неправильно прочел адрес? Однако почему-то эта мысль сразу улетела после того, как он провел пальцем по карману: там лежала небольшая фотография Гермионы с адресом на другой стороне.
Гермиона.
Перед его глазами возникла одна единственная картинка, где она, привязанная веревками к потолку, висит над землей, еле шевеля губами. Он видел кровь, стекающую по волосам, лицу, струящуюся из живота. На голом теле было множество ран; девушку оставили в одном нижнем белье, которое было так же запачкано красными пятнами.
У него было странное чувство еще со времен, когда Марк принес ее с улицы «Cat street», немощную и жалкую. Чувство, которое поменяло в нем все отношение к Грейнджер, всю ненависть, все презрение. Чувство было непонятным ему и незнакомым.
Драко хотел защитить ее. С того момента и до сих пор, бредя по второй комнате, где вообще не было света. Бредя по чертову дому лишь для того, чтобы успеть спасти ее.
Он ощущал ненависть, разгорающуюся у него внутри дьяволами. Он буквально плевался ею, открывая третью дверь. Он буквально давился яростью, проходя из одной комнаты в другую и не видя в них никого.
Он должен был успеть.
Обязан.
Это было жизненно необходимо. Девушка явно держалась из последних сил, вися на длинных веревках. Ее мучили, пытали, она умирала.
Фотография в кармане почти прожигала дыру от воспоминаний. Сколько крови потеряла Гермиона? Сколько часов она провисела там, испытывая невероятную боль?
Идиот. Уебок. Он же, блять, думал, что она просто куда-то уехала на один день или банально задержалась у подруги на ночь. Кто мог знать, что она задержалась у Безликого в доме?
Его разрывало от желания отомстить. Его рвало на мелкие части, и парень, уже разгневанно толкая двери ногой, шел дальше.
Быстрее, идиот.
И он ускорялся. Почти срываясь на бег, почти крича ее имя.
Он должен найти ее.
Обязан.
Он не мог сказать, что это. Просто так было нужно.
Просто он торопил себя, потому что каждая секунда могла сказаться на ее жизни.
Он не боялся. Лишь понимал, что разорвет Безликого на части, как только увидит его. Что не посмотрит на то, что он умный алхимик и прочая ерунда.
Сука.
Он снесет его башку, если он еще хоть пальцем дотронется до нее.
Ебаная сука.
Он заживо его похоронит. Сожжет. Повесит. Пусть только слово скажет.
Драко, толкнув дверь, удивленно замер. Он находился в небольшой темной комнате, которая была светлее остальных. Посередине, вися на веревках, была Гермиона. Девушка свисала с закрытыми глазами, еле-еле покачиваясь на тросах.
— Грейнджер, — он кинулся к девушке, отправив палочку в карман. – Гермиона.
Парень подбежал, хватая руками бледное лицо. Огромные синяки красовались на нем, а застывшая кровь осыпалась после того, как он с силой потрусил девушку, пытаясь привести в чувство.