Безлюдница
Шрифт:
В машине подмораживало, включать зажигание и хотелось и не хотелось – мало ли что там с машиной случится, пока я спать буду… Хотя за ночь моя девятка так промерзнет, что черта с два я ее заведу, а мне еще в кучу поселков ехать… И вообще пора кончать это, ишь, повадился спать в машине, не лето уже…
Над поселком поднималась луна, большая, тяжелая, холодная, казалось, кислая, как долька лимона в стакане чая. Где-то бахали собаки, ох уж мне эти собаки, перестрелял бы всех… нет, сюда с электрошоком только ездить, ей-богу… я снова стал перебирать адреса, половины улиц я вообще не знал, дурдом какой-то… уволюсь к чертовой матери, дай
Вытянул ноги, насколько это было возможно, закрыл глаза. Спать, спать… хотя бы несколько часов, заставить себя заснуть, выключиться, вырубиться – и спать. Потом все равно проснусь, продрогший, все равно буду врубать зажигание, все равно… я потянулся, устроился поудобнее, спохватился, что все еще держу проклятое письмо. Посмотрел на темную улицу за окном машины – редкие огоньки, красные звездочки сигнализаций, черт, хоть бы фонари сделали… А потом я увидел.
Семнадцатый дом стоял как ни в чем не бывало, и кто сказал, что он сгорел, ничего он не сгорел, вот он, окна, двери, все при всем, железные ворота с какой-то геральдической чертовщиной, дом из красного кирпича, и не дом, а настоящий замок, умеют строить эти олигархи, как старик сказал. Я встал, поежился от зимнего холодка, открыл дверцу, в лицо ударил легкий морозец, я пошел к дому. Как я его вообще прощелкал днем, ума не приложу. Было такое, однажды целую улицу не заметил, вот так прошел, и все, потом несу на возврат, так и так, улицы нет. начальник потом чуть не убил… Было, было… Это уже маразмы какие-то…
Я подошел к дому, вокруг все тоже было красиво, укрытые брезентом насаждения, не то кустики, не то елочки, сейчас не видно. Железные ворота, дверь сбоку, ящик с табличкой Ящик Почтовый, а то никто не догадается. Фонарь над дверью, единственный фонарь на всю эту деревню…
Я протянул руку к ящику, ящик как-то странно отодвинулся от меня, вот что значит по ночам не спать, уже расстояние оценить не могу. Я шагнул к ящику, ближе, ближе – он как будто убегал от меня, а потом за воротами забахала собака. По голосу это не собака, а вообще слон какой-то, или бронтозавр… Открыл ящик, бросил письмо, железная дверь распахнулась, оттуда выскочила оскаленная морда, забрехала прямо передо мной, я бросился бежать – быстрее, быстрее, тут, главное, отскочить… А вот и нет, не главное, собака метнулась за мной, если это вообще была собака, демон какой-то, черный, огромный, какого черта он непривязанный ходит, он же сейчас меня… Чудовище бросило меня в снег, я почувствовал острые клыки на своем горле…
Проснулся от собственного крика, долго сидел в машине, смотрел в пустоту. Нет, все, увольняться пора, хватит уже, уже с ума сходим. На всякий случай оглянулся на дом – снова увидел черное пепелище из синего снега, руины с тем особым привкусом смерти, какой остается, если вместе с домом сгорит его хозяин. Я это давно научился чувствовать – еще с тех пор, когда на кафедре на бумаге карандашом писал теории параллельных миров. Устроился поудобнее, тихонько помянул про себя женщину, которая сгорела. Наверное, хорошая женщина была…
Ур-р-р-р…
У-р-р-р-р…
Ур-р-р-ра…
Ура, ура, почта пришла, радуйтесь, открывайте. Вот этот зверь у входа нравился мне больше, он просто рычал – не лаял, не кусался, просто урчал, и не впускал в дом. До поры до времени. Урчал, свиристел, куликал, пищал – и долго не пускал в дом. Хотя эти звери тоже бывают разные, если глухой попадется, фиг он тебя пустит вообще когда-нибудь.
Да? – спросил зверь.
Почта, – сказал я.
Пожалуйста, проходите.
Зверь запищал, на табло высветилось – OPEN,
Пошли вы…
Я вышел на улицу, старичок на скамейке кивнул мне. Кажется, я его видел… Ну да, вчера, в Потанино, он еще смотрел, как я с собаками воюю.
– Здравствуйте. Вы-то здесь какими судьбами… в городке?
– Да дочь приехал навестить, она-то у меня здесь живет… Я-то там, в Потанино, а она-то здесь… А ты все разносишь?
– Все разношу. Уже которые сутки. Начальник сказал, пока все письма не разнесу по Копейску, назад не возвращаться. Курьерская служба, что ж вы хотите…
– А ночуешь где? – глаза старика распахнулись.
– Да вон, в машине…
– Да что ж сразу не сказал, у меня бы заночевал, что как не родной-то? Ну-ка, давай, подбрось меня до дома-то, там и заночуем…
– Вот за это спасибо…
– Да что спасибо, тебе спасибо, – буркнул дед, забираясь в машину, долго возился с ремнями, потом машина закачалась по ухабам, да-а, в России две беды…
– А это жена? – спросил старичок, ткнул на фотографию у лобового стекла.
– Бывшая, – кивнул я, подумал, на что бы перевести разговор.
– А что так?
– А так… не знаю я… Ну не готовы мы были… любить друг друга… Когда один живешь, оно же как, сам по себе, все для тебя, весь мир… Цветы, поцелуи, кино, за город поедем, шашлыки… Думаешь, и в семье все то же останется, а потом тебе семья эта камнем на шее, и жена орет, что она не домработница…
– Зря вы так…
– Да все мы зря, – огрызнулся я, – у нас вообще поколение пропащее.
– Ты бы хоть весточку ей послал.
– Да некуда посылать, пропала она.
– Вот так, разъезжаются, теряются люди…
– Да не разъехались, она просто пропала… Уже в милицию объявляли, розыск был, да у нас если кто пропадет, ищи потом, свищи…
– Жалко?
– Еще бы не жалко, я ее любил все-таки, Ленку…
– Да, парень, я тебе не сказал… ты к этому дому не ходи, который сгорел…
– Что я там забыл?
– Вот-вот… и не ходи. Там тоже, говорят, люди пропадают… вот так, был и нету. Месяц назад у Андреича жена вот так на поле пошла через пепелище это, и все… и не дождались ее…
– Пропадешь тут с собаками вашими…
– Да они смирные…
– Ага, только лают, и размером больше слона…
Снова повернулся в постели – хотелось встать, вытряхнуть простыни. Вроде и крошек нет, и чисто все, хозяйка новые из шкафа достала, а такое чувство, будто крошки и песок вперемешку с клопами. Ей-богу, в машине бы лучше спалось… Лег на бок, что-то хрустнуло под локтем, бумаги какие-то, газетами, что ли, для тепла все проложили… В свете луны присмотрелся, понял, что держу письмо – как я его сюда притащил, совсем уже свихнулся, с письмами спать. Щелкнул фонариком. Ну конечно, Байкальская семнадцать, я бы еще это письмо на веревочку привязал и на шею повесил. Упорно не спалось, начало прихватывать сердце – как-то мерзко, потихонечку, но зловеще. Зимой бывает. Это хуже всего, когда вот так потихоньку, в прошлый раз все ныло, ныло, потом в больницу с приступом… Нашарил таблетку, сунул под язык, не колотись, неугомонное… нет, чуть-чуть все равно колотись, а то как же…