Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Воевать надо с шотландцами, — вмешался епископ Гардинер. — Да, именно скотты лишают вас законного титула императора Великой Британии. Вам уже подчиняются Уэльс, Корнуолл и Ирландия. Артачится лишь Шотландия. И мне лично хотелось бы видеть ее… вот такой раздавленной…
Он вдруг снял с плеча Генри Говарда напившегося комара, сонно ползавшего по парчовому камзолу, и с последними словами звонко припечатал его к столу, не побрезговав испачкать ладонь брызгами алой крови…
— Война против шотландцев будет весьма целесообразной, — заключил он с мягкой улыбкой.
Пожалуй, я назвал бы Гардинера самым умным, самым жестким из моих советников, но до странности лишенным причуд, поэтому мне так трудно описать его натуру. Он не отличался утонченными манерами — я не могу представить, чтобы Уолси или Кранмер позволили себе вот эдак раздавить на столе букашку.
— Более целесообразно сначала победить Францию и тем самым навсегда оскопить Шотландию, — заметил я, сделав знак слуге убрать со стола кровавую лужицу.
— «Кто Францию задумал победить, сначала должен скоттов усмирить», — процитировал Райотесли известную поговорку. — Я согласен с епископом Гардинером.
Вкрадчивый Райотесли всегда пользовался чужим умом, не осмеливаясь высказать свое личное мнение. Сэр Джордж Благги, один из моих ближайших придворных, сочинил про него язвительный стишок:
Пусть род его жалок и доля низка, Он к солнцу с отменным упорством ползет, Рядится он в атлас, насмешки терпя, И дьявольских козней сеть лестью плетет.Кроме того, его еще обвиняли в измене и так далее. Но правда заключалась в том, что Благги сочинил лестный портрет; для таких изощренных пороков Райотесли просто не хватило бы воображения.
Это пятно крови… Она растеклась и загустела…
— Можно ли забыть, что французы предали христианский мир? Заключивший договор с неверными сам подписался в вероломстве! И в конечном счете это главный вопрос! — отрезал Говард. — Разве у нас есть выбор? Можем ли мы уклониться от войны с ними?!
— Но выбор противника есть всегда, — напомнил я ему. — Если вы полагаете иначе, то, пожалуй, действительно заслужили прозвище «глупейшего гордеца в Англии».
Запах крови… свежей, еще теплой крови, только что высосанной из Говарда… Кровавое пятно поблескивало на столе… Какой же прогорклый, гнилой запашок… Куда запропастился слуга? Мне стало тошно. Потом я заметил еще кое-что: на шее Говарда, где эта тварь недавно кормилась, надулась здоровенная кровавая капля, готовая пролиться…
Много ли крови в нем? Много ли нужно насекомых, чтобы высосать ее всю? Удалось бы букашкам обескровить его, если бы они покрыли все его тело? Некоторые говорили, что я наслаждаюсь кровавыми зрелищами, что я кровожаден. Ох, не знали они, как я ненавижу кровь, ненавижу ее запах, ее цвет…
Свежий ветерок шевелил листву за стенами тенистого зала. Но внутри, как я с содроганием заметил, меня опять окружали кровавые призраки. Из всех пор клубники сочился мерзкий алый сок, пачкая мои пальцы липкой… Собрав всю свою волю в кулак, я боролся с нарастающим ужасом.
— Честь выбирает поле сражений, — упорствовал Говард.
Говоря, он продолжал возбужденно вышагивать и жестикулировать, и кровавая капля, наконец упав на его тонкую летнюю рубашку, расплылась по ткани ярким красным цветком.
— Тогда вам придется последовать за вашим отцом в Шотландию. Навестите его осенью, поможете нам сокрушить короля Якова, — повелительно произнес я.
Это можно было рассматривать как приказ.
Но вот появился слуга и салфеткой, пропитанной розовой водой, стер кровавое пятно со стола. Тошнота отступила, подобно отливу, освобождая от противной дрожи сначала гортань, потом грудь, потом руки. Я обмяк в кресле. Эти приступы изнуряли и опустошали меня. Мне нужно было подкрепиться вином.
В Англии пили не только французские вина. Из долины Рейна нам поставляли германское вино. Я приказал принести его. И разумеется, мне тут же принесли на пробу большой кубок с ароматным напитком золотисто-соломенного цвета.
— Давайте отведаем вина с виноградников леди Клевской, — сказал я. — Ваше предложение пить английскую воду патриотично, но, боюсь, так можно подцепить дизентерию.
Более того, те, кто хотел жить, вообще не рисковали пить воду.
На столах появились бутыли с рейнским, и вскоре все, в том числе дамы, подняли наполненные кубки.
Как хороши молодые леди в летних платьях в цветочек среди яркой, залитой солнцем зелени! Легкая тень падает на милые улыбающиеся лица… О нет, женщины больше не волновали меня. Я не испытывал возбуждения при виде их прелестей. Ниже пояса я стал прахом, и сердце мое онемело, а душу разъедала горечь. Увы, глупейшим образом я растратил на коварных изменниц свою жизнь и сейчас испытывал отвращение, вспоминая о них. Я не собираюсь углубляться в подобные воспоминания, нет, слишком они отвратительны…
— Слушайте, я знаю хитрую загадку! — воскликнул Джон Дадли.
Рейнское вино начало действовать, и мужчины, прекратив рассуждать о чести, перешли к фривольным шуткам.
— Тогда загадывайте, — поддержал его Энтони Денни.
Денни и Дадли были похожи, как два желтка в одном яйце, и даже у их жен были одинаковые имена — Джоан.
Сосуд я имею Округлый, как слива, Он влагой блистает, Сокрыт волосами, Но часто бывает, Что сок свой соленый Он щедро сливает.