Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
Да, завтра же я отправлюсь навстречу судьбе. Я брошу вызов снегопаду и неожиданно нагряну в Рочестерский замок. Анна вряд ли ожидает меня, и у нас с ней появится маленький радостный секрет.
Но пора спать. Я поднялся к кровати по трем ступенькам и призвал Калпепера. Он вошел улыбающийся и раскрасневшийся. Я велел ему принести меховые одеяла.
— Давайте соболиные, нынче ночью они мне пригодятся.
Вой ветра за окнами заглушал потрескивание дров в камине. Томас приблизился и старательно укрыл меня темным шелковистым мехом.
— И подбросьте немного мирры в огонь, — приказал я. — Все-таки
Он усмехнулся, наверное подумав, что моя причуда расточительна.
— И себе возьмите немного, — в порыве щедрости добавил я. — Пусть все слуги моих личных покоев порадуются аромату вместе со мной. Впереди новая жизнь!
XXII
Рано утром я по-прежнему горел желанием поехать к Анне (зная, что утро вечера мудренее, я предпочитал давать своим порывам передышку на ночь, и частенько мои намерения менялись с восходом солнца), поэтому разбудил восьмерых придворных моего ближнего круга и приказал им собираться в Рочестер. Путешествие наше не должно занять много времени — снегопад прекратился, и мы приедем в замок засветло. Ледяная корка похрустывала под копытами бодрых лошадей, и я вдруг почувствовал, как нарастает мое возбуждение. Это удивило меня, поскольку я давно мысленно похоронил эту способность. Пытаясь совладать с собой, а заодно и с бурным, опьяняющим оживлением, я испытал замешательство и болезненный страх потерять вновь обретенную силу. Но в итоге, отбросив тщетные сомнения, я отдался на волю чувств, и меня захлестнули волны одуряющего предвкушения любви.
Перед нами уже поблескивали отполированные льдом серые камни Рочестера. Мое сердце колотилось с такой силой, что его стук отдавался в ушах, подобно хлопанью крыльев сокола, только что взлетевшего с перчатки. Тише, тише, надо успокоиться… нет, не надо! Летим навстречу новой любви!
Мы вошли в замок и прошествовали мимо изумленной стражи. В первых комнатах стояла тишина, все общество собралось в Большом зале, чтобы выпить вина и отметить второй день наступившего 1540 года. Я велел моим спутникам присоединиться к веселью, запретив им сопровождать меня далее. Они подчинились.
Анну, скорее всего, надо искать в гостевых королевских покоях, и я направился. Коридор был таким темным, что мне пришлось пробираться на ощупь, словно маскарадная пора новогодних празднеств уже началась.
Ведущая в апартаменты массивная железная дверь оказалась плотно закрытой. Я с силой дернул ее, и она медленно подалась, взвизгнув, точно старая ведьма. Волосы у меня на затылке зашевелились, по спине пробежала дрожь, вызванная протяжным скрипом…
Моя невеста стояла спиной ко мне, глядя в узкое стрельчатое окно на расстилавшиеся внизу белые снега. Ее наряд из золотой парчи красиво переливался. Великолепно!
— Анна! — воскликнул я.
Она вздрогнула и резко обернулась. Свет падал сзади, и мне не удалось разглядеть ее лицо. Она издала сдавленный вздох ужаса.
Мой длинный темный плащ! Я забыл снять его и теперь стоял перед ней, как разбойник с большой дороги. Неудивительно, что она испугалась за свою жизнь. Сбросив плащ, я предстал перед ней в своем парадном золотисто-зеленом облачении.
— Анна! — радостно повторил я. — Это я, король Генрих!
Она вскрикнула и зажала ладонями рот.
— Herr steh mir bei! Wie in aller Welt… [11]
Похоже, она не узнала меня.
— Я Генрих, король! — погромче произнес я.
Тут из соседнего помещения выбежала какая-то особа вместе со стражником. Лицо его казалось молодым, но он был тощ и горбился, как старый пес. Он проскрипел что-то на тарабарском, на редкость неблагозвучном наречии. Изо рта у него изливались гортанные хриплые звуки, подобные громогласному животному урчанию. Анна изрекла что-то в той же чревовещательной манере.
11
Господи, помоги мне! Как в целом свете… (нем.)
Потом заикающийся стражник прокаркал:
— Кароль Хенрих, прозтит эфта леди, она думать, што ви груум, лёшадиный слюуга.
Анна присела в реверансе. Ее голову венчал странный головной убор с жесткими крыльями и множеством складок, похожий на всклокоченного коршуна. Потом леди выпрямилась, и только тогда я смог оценить ее громадный рост — просто Голиаф в женском обличье. Но вот она приблизилась…
Какое отвратительное зрелище! Бурое, как у мумии, лицо моей невесты было изрыто оспинами и шрамами. Оно напоминало хари уродов, которых показывали на сельских ярмарках. Смотрите, честной народ, это обезьяна, а вот самка крокодила… Меня охватил тошнотворный ужас…
На лицо мое брызнули капли слюны. Чудище заговорило на том жутком языке, что представлял собой набор гортанных хрипов, фырканья и урчания. Помимо прочего, из ее рта шло зловоние… нет, это просто ночной кошмар, такого быть не может!
Попятившись, я нащупал за спиной дверь и, выскочив в коридор, плотно захлопнул ее и привалился к кованой поверхности. К горлу подступала тошнота, я почувствовал ее едкий привкус, но мне удалось совладать с собой. Возбуждение, замешательство исчезли, иллюзии рассеялись. Их место заняла холодная ярость, которая, однако, обжигала меня с небывалой силой.
Меня одурачили, предали. Предали все, кто видел ее. Встречавшие эскорты, ездившие подписывать брачный договор — все они лицезрели ее воочию. И никто мне ничего не сообщил. Все знали и умышленно подталкивали меня к этому браку. Они сговорились — Кромвель, Уоттон, герцог Клевский, лорд Лайл и весь Кале. И Гольбейн! Художник, способный передать своей кистью мельчайшие черты лица, чистоту нежной кожи, малейшие, едва уловимые ее оттенки, тончайшую огранку и приглушенное сияние драгоценных камней… именно Гольбейн изобразил ее миловидной!
Решительным шагом я вернулся в Большой зал, где собрались одни заговорщики. Да, они сидели здесь и лакали одуряющее пряное вино, смеясь надо мной. Я слышал их хохот. Все они, разумеется, представляли, какая сцена произошла сейчас в гостевых покоях, только им она казалась не ужасной, а комичной. Ничего, они еще поплатятся за это!
— Лорд-адмирал! — грозно произнес я, остановившись на пороге, и толпа тут же затихла.
Граф Саутгемптон повернулся к двери, и его улыбка мгновенно увяла.