Безнадежность
Шрифт:
И вот я лежу в постели, обнимая подушку, и ругаю себя за то, что не испытываю желания забросать тухлыми яйцами его дом, проткнуть шины его автомобиля и отбить яйца ему самому. Именно такие желания мне хотелось бы испытывать. Мне хотелось бы быть злой и беспощадной, потому что это всё-таки намного лучше, чем чувствовать разочарование при мысли о том, что Холдер, которого я узнала в эти выходные… даже не был Холдером.
4 сентября, 2012
6:15
Открываю глаза, но не встаю с постели,
Он стоит на подъездной дорожке спиной ко мне. Руки сцеплены в замок на затылке, и я вижу, как мышцы его спины ходят ходуном из-за затруднённого дыхания. Он только что бежал очень быстро и сейчас то ли просто решил отдохнуть, то ли ждёт меня. Стою тихо, в надежде, что он побежит дальше.
Но он не бежит.
Через пару минут я набираюсь смелости и выхожу во двор. Заслышав мои шаги, Холдер оборачивается. Я останавливаюсь, и мы встречаемся взглядами. Я не глазею сердито, не хмурюсь и точно не улыбаюсь. Я просто смотрю.
В его взгляде появилось нечто новое, и я могу описать это выражение только одним словом: сожаление. Но он молчит, а значит, не просит прощения, а значит, у меня нет времени на то, чтобы попытаться его разгадать. Мне просто нужно побегать.
Прошагав мимо него, выхожу на тротуар и стартую. Через несколько шагов слышу, что Холдер бежит за мной, но не отрываясь смотрю вперёд. Ни на минуту не замедляю бег, потому что не хочу, чтобы Холдер меня обогнал. В какой-то момент я ускоряюсь, но он не отстаёт, постоянно на шаг позади. В точке, на которой я обычно возвращаюсь к дому, разворачиваюсь, не глядя на Холдера, пробегаю мимо него и устремляюсь обратно. Вторая половина пробежки проходит точно так же, как и первая. В молчании.
Мы уже в двух кварталах от моего дома, и я зла на то, что Холдер заявился, но ещё больше зла на то, что он так и не попросил прощения. Я начинаю бежать всё быстрее и быстрее, так быстро я ещё никогда раньше не бегала, и он тоже ускоряется след в след за мной. Это бесит меня ещё больше, и, повернув на свою улицу, я увеличиваю скорость, сама не понимая, как мне это удаётся, и мчусь к дому, но по-прежнему недостаточно быстро, потому что Холдер не отстаёт. Колени дрожат, я исчерпала все свои силы, так что едва могу дышать, но до моего окна остаётся каких-то двадцать футов.
Мне удаётся преодолеть лишь десять.
Как только мои ноги ступают на траву, я падаю на четвереньки и жадно глотаю ртом воздух. Никогда прежде, даже после четырёхмильной пробежки, я не чувствовала себя настолько измотанной. Перекатываюсь на спину, трава ещё влажная от росы, но это даже приятно. Глаза мои закрыты, и я дышу так громко, что едва слышу дыхание Холдера. Но всё-таки слышу, и близко. Значит, он лежит на траве рядом со мной. И я припоминаю, как всего-то несколько дней назад мы лежали вот так же на моей постели и приходили в себя после того, что он со мной сделал. Наверное, он вспоминает то же самое, потому что двигает рукой, и я чувствую, как его мизинец цепляется за мой. Только на сей раз я не улыбаюсь. Я вздрагиваю.
Отдёргиваю руку, поворачиваюсь набок и встаю. Прохожу оставшиеся десять футов, забираюсь в свою комнату и закрываю окно.
Пятница, 28 сентября, 2012
12:05
Прошло
Я продолжаю своё существование, и он продолжает своё существование, но мы не вместе. Впрочем, время летит вне зависимости от того, с кем я. И чем больше дней ложится между нынешним днём и той субботой, тем больше вопросов у меня возникает. Но я слишком упряма, чтобы их задать.
Я хочу знать, что выбило его из колеи в тот день. Я хочу знать, почему он не махнул на всё рукой, а умчался в бешенстве. Я хочу знать, почему он не попросил прощения, потому что уверена, что дала бы ему по крайней мере ещё один шанс. Его поступок был безумным, странным и беспардонным, но, знаете, если сравнить этот поступок со всем тем чудесным, что сделал Холдер раньше, оно бы перевесило с лихвой.
Брекин даже не пытается анализировать эту историю, и я притворяюсь, что тоже не думаю о ней. Но на самом деле не перестаю в ней копаться, и главное, что ест меня поедом, — всё случившееся между нами отдаляется, тускнеет, превращается в сновидение. Я всё чаще ловлю себя на сомнениях: а были ли вообще те выходные, или это просто ещё одно ложное воспоминание о чём-то, возможно, никогда не происходившем в реальности.
И весь этот месяц одна мысль маячит в моём мозгу, постоянно вылезая на первый план (и я знаю, это способно вызвать жалость), — я так его и не поцеловала. Мне так сильно хотелось его поцеловать, что невозможность сделать это ощущается как огромная чёрная дыра в сердце. Лёгкость нашего общения, то, как он дотрагивался до меня, словно это было самой естественной вещью на свете, поцелуи в висок — всё это было лишь малой частью чего-то очень большого. Чего-то настолько громадного, что даже если мы и не целовались, оно заслужило хоть какого-то принятия с его стороны. Хоть какого-то уважения. Он же ведёт себя так, словно наше сближение было ошибкой. И это очень больно. Потому что я знаю — для него были важны наши отношения. И если он чувствовал то же самое, что и я, значит, чувствует до сих пор.
У меня не разбито сердце, я не пролила ни единой слезинки. Сердце моё цело, потому что, к счастью, я не успела отдать его Холдеру. Но если отбросить гордость, признаюсь, мне всё ещё грустно. Я понимаю, потребуется время, потому что он мне очень нравился. В общем, я в норме. Немного опечалена, сбита с толку, но в норме.
— Что это? — спрашиваю я Брекина, положившего на стол передо мной коробку в красивой подарочной упаковке.
— Просто небольшое напоминание.
Я вопросительно смотрю на него.
— О чём?
Он смеётся и придвигает ко мне коробку.
— О том, что завтра у тебя день рождения. Открывай.
Я вздыхаю, закатываю глаза и отодвигаю подарок.
— А я-то надеялась, что ты забудешь.
Он снова придвигает ко мне коробку.
— Открой этот чёртов подарок, Скай. Я знаю, ты ненавидишь получать подарки, но я обожаю дарить, так что перестань вести себя как унылая стерва, открой его, влюбись в него, обними меня и скажи мне спасибо.