Безобразная Жанна
Шрифт:
– Арнольд – запил? – поразилась я. – Быть не может! Герольд любой титул, любое заморское имя должен выговорить без запинки, ему и пить-то нельзя…
– Уж прости, хозяйка, я ему выпивку ставил, видел вот как тебя, – развел руками бродяга. – Зачем мне об этом-то врать?
– В самом деле… Что ж, благодарю за поздравление. Только зачем украшать комнату?
– Затем, что ночка сегодня не простая, – Бродяга прикрыл окно. – Бродят всякие, понимаешь, поди знай, чего услышат да где разболтают. Или ты в эти… хм… старухины
– Я даже в толк не возьму, о чем ты, – покачала я головой.
– Ах вон даже как… Ну, тогда знай одно: сегодня перелом осени, год на зиму поворачивает. В такие ночи нечисть бродить-колобродить любит. Угораздило ж тебя именно в эту пору родиться… может, неспроста, – добавил он. – Ну а рябины нечисть боится. Шиповник – тот растет сразу в двух мирах, двери запирает, а уж где крапива растет, там нечисть вовсе не пройдет!
– Понятно… – пробормотала я, разглядев в пучке шиповника несколько крапивных стеблей. – Только это все придется убрать, прислуга заметит.
– Утром можно будет выкинуть, – серьезно кивнул он и умолк.
– А как сюда попал?
– Какие двери да замки внизу, я еще тогда разузнал, так что мимо нужной лестницы не промахнулся, – сверкнул он улыбкой. – Да только у тебя дверь на засов заложена, пришлось через окошко лезть, не стучать же. Хорошо, я его еще в тот раз приметил…
– А зачем пришел-то? Меня поздравить, выпить и закусить?
– И это тоже. – Улыбка бродяги погасла.
– Тогда хоть скажи, кого благодарить, ты ведь не назвался. Как твое имя?
– Да кому как нравится, так и кличут, – пожал он плечами.
– Но ведь как-то тебя родители назвали?
– Как-то назвали, да это давно было, я позабыл. – Он криво ухмыльнулся. – А с тех пор немало воды утекло.
– Позабыл, надо же… Будто ты намного старше меня, – покачала я головой. – Ну ладно! Как тебя называют люди?
– Рыжим, неужто догадаться трудно? – Бродяга улыбнулся шире и встрепал свои космы. – Матушка, пока маленьким был, Искоркой звала, потом Огоньком. Но ты лучше называй Рыжим, хозяйка, не промахнешься! Такую масть, как у меня, поди поищи…
– Но это все прозвища, – вздохнула я. – Ну… как знаешь. Рыжий – так Рыжий. Спасибо тебе. Заявишь, поди, что в такие ночи именами не бросаются?
– А как же. Ими и вовсе не разбрасываются, и ты это не хуже моего знаешь, – серьезно ответил он. – Или, скажешь, не принято у благородных такого: одно имя для людей, другое – для семьи? Тебя ведь взаправду не Жанной зовут, верно?
– Верно, – кивнула я, удивившись. – Обычай такой, вот и…
– Именно что обычай. Настоящее имя только родители знают, ну разве что еще самые близкие люди. Бывает, и мужу с женой не говорят… – Рыжий вздохнул. – У благородных особенно. Ну или просто, если брак по расчету: вдруг супруг злоумышлять начнет, а через имя многое сделать можно… И братья с сестрами тоже редко имена друг
Я покачала головой.
– Его только мама знала. Даже отцу не говорила и мне запретила. А вот мне имя сестры назвала, когда поняла, что умирает… Сказала, теперь только я смогу присмотреть за Аделин… Хорошо же я выполнила ее волю!
– Да кто ж знал, что дело так обернется, – пробормотал он. – А еще кто-нибудь? Ты и отцу не открылась?
– Нет. Я же обещала маме. Вот Саннежи знал… – Я посмотрела в сторону. – И я его имя знала. Но он умер.
– А имя сестры ты кому-нибудь называла?
– Конечно же нет. А вот она могла сказать мужу…
– Да, верно, сходится… – Рыжий помолчал, потом сказал: – Я тебе дурные вести принес, хозяйка. То есть привез. С припасами вместе.
– Постой, так ты… – Я осеклась, потом догадалась, в чем тут дело. – А настоящий возчик где?
– Я его в надежном месте оставил, он сыт, пьян и всем доволен, – заверил тот. – На обратном пути на козлы посажу, авось лошадь его до дома довезет.
– А остальные? Сюда же не одну подводу присылают!
– Да уж, кучеряво живете… Народу всего ничего, а возы с верхом нагружены! Не заметили ничего остальные. Я бороду приклеил, рожу завязал – вроде как зубы болят, а сам всю дорогу байки травил.
– И подкову… тоже ты?
– Ну так, для верности. Камушек подсунул, лошадь и захромала. К утру в порядке будет. Но я и без того своими сказками запугал бедолаг так, что они на ночлег попросились. Экономка сказала, ты дозволила. Они на возах спят. Охрана твоя проверила – все путь-путем, чин-чинарем.
– Это не охрана, – выговорила я. – Это тюремщики. Похоже, ты был прав, Рыжий…
– Конечно, – охотно согласился он, – я частенько угадываю, что к чему. Но этот командир… Маррис, кажется? Он человек не вовсе дурной…
– Мне показалось, он еще помнит моего отца.
– Помнит, – заверил бродяга. – Потому и вызвался охранять твое поместье. Сюда мало кто рвется: места глухие, трактиров с красивыми девками и за три дня пути не сыщешь, а за лесными разбойниками охотиться, этих самых лесов не зная, – все равно что головастика в тине руками ловить.
– Быть может, он чем-то провинился, вот его сюда и сослали? – предположила я, видя, что Рыжему известно побольше, чем мне.
– Если Маррис чем и провинился, так только тем, что его отец короля Эмиля не забыл, – серьезно сказал Рыжий. – Уехал прочь в свою глушь, не пожелал служить королю Рикардо, да еще и обругал его всяко-разно на прощанье… А сын уже в гвардии был. Конечно, сын за отца не ответчик, но глядят на него теперь, сама понимаешь… Вот и загнали в эти края – дескать, отличишься, забудут обо всем, снова чистеньким станешь. Он и рад выслужиться!