Безумие Бардов
Шрифт:
«Правильно! – одобрил Дин. – Талантливым надо помогать. Эх, жаль мы не имеем права вмешиваться, а то поучил бы я этих фанатиков…»
«Брось! – откликнулся Эсти. – С них Создатель спросит, и мало им не покажется».
«Кстати, люди добрые, гляньте-ка на его ауру, – попросила графиня. – Увидите кое-что интересное».
«Потенциальный ученик? – глаза Дина загорелись интересом. – Надо память просмотреть, может, и подойдет».
«Я займусь, – проворчал Эсти. – Если что, я и возьму парня, как раз без ученика хожу».
Он немного постоял, затем подошел к Вартину и протянул ему руку. Скрипач неуверенно пожал ее, все еще пребывая под впечатлением от необычной музыки.
– Меня Эсти зовут, – представился Бард. – А вы – Вартин?
– Да…
Странное впечатление производил этот длинноволосый разгильдяй. Издали посмотреть – ничего особенного, гуляка и пьяница, совсем еще молодой, лет двадцати пяти. Но это только пока не заглянешь ему в глаза… Все понимающие, грустные глаза бесконечно древнего старца.
– Пойдете ко мне в ученики? – спросил Эсти через некоторое время.
– В ученики? – встрепенулся Вартин. – Вы научите меня так играть?! Конечно, пойду!
– Это самое малое. Прежде всего, я буду учить вас играть на струнах небес. Музыку Сфер, которая меняет судьбы миров. Но учтите, в жизни Безумного Барда есть только две вещи – долг и музыка. Больше ничего!
– Безумного Барда? – изумился скрипач.
– Да, – скользнула по губам Эсти усмешка. – Я один из них, как и Дин, как и Ариан, владелец этого замка.
– А что это? Почему безумный?
– С точки зрения обычных людей, мы – безумцы. Впрочем, сейчас я вам кое-что покажу, сами поймете.
Эсти обернулся к графине и спросил:
– Джесс, на басу потянешь? Металл, очень жесткий.
– Потяну, – улыбнулась она. – С удовольствием составлю вам компанию, только переоденусь, в платье неудобно.
Графиня быстро вышла из гостиной. Вартин проводил ее взглядом, одновременно пытаясь понять какая связь у баса с металлом. И каким металлом? Железом? Бронзой? Медью? Кто их тут разберет…
Вскоре ее высочество вернулась, одетая в свободный мужской костюм непривычного покроя. В руках она держала черную гитару изломанных очертаний всего с четырьмя толстыми струнами. На деке горело несколько огоньков, напомнивших скрипачу глаза хищного зверя ночью. Он нервно поежился. Что же такое они собрались играть, что уже сейчас не по себе?
– Безумие! – хрипло рявкнул Эсти, глаза его и в самом деле горели огоньком сумасшествия.
– Безумие! – вторил ему Дин.
– Безумие! – присоединился к ним звонкий голос графини.
Усевшись за ударные, Эсти ободряюще улыбнулся Вартину, палочка в его руке начала отбивать легкие, едва слышные удары по медной тарелке. Джессика с Дином коснулись струн и… началось. Скрипачу показалось, что его приложили дубиной по голове. Раздавшийся дикий рев был чем угодно, но только не музыкой! Все вокруг тряслось, пальцев гитаристов не было видно, они корчились в судорогах, но играли. С каждым мгновением Вартин все глубже погружался в водоворот – да, возникло ощущение, что его затягивает в омут и куда-то тащит. Куда? А еще через несколько мгновений скрипач понял, что это все же музыка. Жуткая, непереносимая, нечеловеческая, но музыка. Она выдирала душу, скручивала ее в жгут, разрывала в клочья. Вартин с восторгом смотрел на Дина и ежился – такие партии не каждый виртуозный скрипач сыграет, а этот их на гитаре выдает. Вот это музыкант! Да и графиня изумила – тоже играла мастерски. Также стало ясно, почему четырехструнную гитару назвали басом. А потом Безумные Барды запели… Тут уж Вартин просто опустился на колени и замер, душой вслушиваясь в голоса поющих, редкой красоты и силы баритон с тенором.
Дорога в ночь вьется змеею,Мир тает перед глазами.«Ты должен быть нашим!» – кричит воронье.Я, танцуя со смертью, себя забываю.Боль и любовь – на разные чаши,Меня здесь не будет, следы смоет дождь.Кричит воронье: «Ты должен быть нашим!»Вьется змеею дорога в ночь.«Вьется змеею дорога в ночь…» – ошеломленно повторил Вартин. Какая необычная песня… О чем она? Куда она зовет? Вверх или вниз? В небо или под землю? Нет, привычные понятия здесь неприменимы – людям не дано услышать ничего подобного, не для них это. Барды пели на два голоса, вытворяя такое, что у скрипача сердце заходилось, он хватал ртом воздух, ощущая, как что-то в нем самом необратимо меняется, он слышал посвисты ветра, зовущие к свободе, вере и любви. Зовущие вырваться из затхлости обыденной жизни и навсегда забыть о ней. Вартин снова вслушался.
Обернись на мой окрик, загляни в глаза смерти,Не бойся смеяться этой даме в лицо!Ведь все, во что ты когда-то не верил,Теперь для тебя перестало быть сном.Я держу на ладони все, чего так желал ты,Ломаю твой мир, в пыль стираю мечты.Я только тень, ты зря меня испугался,Я растаю с рассветом, но вернусь в твои сны!Нескоро скрипач пришел в себя. Он стоял на коленях и, не стыдясь, плакал. Душа горела, ее жег какой-то непонятный огонь, хотелось взять скрипку и играть, как-то выразить свои чувства в музыке. И Вартин сделал это. Так он не играл еще никогда, да даже не подозревал, что способен на это. Смычок метался по струнам, скрипка рыдала и кричала, а музыкант ничего не видел и не слышал, полностью отдавшись музыке. Барды завороженно слушали и улыбались, понимая, что видят «своего». Еще пока не родившегося, не осознавшего себя, но уже одного из них.