Безумием мнимым безумие мира обличившие
Шрифт:
Более ста с лишним лет прошло уже со дня смерти блаженной.
Много людей похоронено за это время на Смоленском кладбище, много среди них похоронено людей некогда знаменитых: художников, артистов, администраторов, военных героев, лиц духовных. Но многие ли из них так же известны и теперь, как они были известны и славны при жизни? Нет, большинство из них совершенно забыты, могилы их заросли сорной травой, некогда богатые надмогильные памятники развалились, уже нет любящей руки, которая бы поддержала это разрушение.
Не то мы видим относительно рабы Божией Ксении. Некогда жалкая надмогильная насыпь над ее прахом покрыта в настоящее время богатым мраморным надгробием, и над надгробием этим усердием почитателей воздвигнута прекрасная, обширная часовня, украшенная внутри мраморным иконостасом и множеством икон, даром благодарных сердец. На могилку эту идут и бедный и богатый, и знатный и убогий, и простой необразованный мужичок и муж науки, и скромный послушник и смиренный архипастырь, и рядовой солдат и знаменитый генерал, и учащие и учащиеся.
И все они — в умилении души и сокрушении сердца пред величием земного подвига блаженной и пред ее николиже отпадающей любовью по смерти — просят ее помощи и заступничества в своих нуждах, горе, несчастий. И чем дальше идет время после смерти блаженной, тем шире и шире разносится молва о необычайных проявлениях любви и милосердия блаженной ко всем, с верой прибегающим к ней. Вот почему ежедневно, с утра и до вечера, почти непрерывно, и служились в часовне Ксении сначала панихиды о ее упокоении в райских обителях, а теперь молебны о ее предстательстве за нас ко Господу.
«Кто меня знал да помянет мою душу для спасения своей души. Аминь», — вот завет, который дает всем нам блаженная из своего гроба. И добрый русский народ простым сердцем чувствует святость этого завета и тысячами идет на ее могилу. Чтобы понять, как велико благоговейное почитание памяти рабы Божией Ксении, надобно побывать на ее могилке или в Светлую седмицу, или в великие праздники и в воскресные дни, или же в дни поминовения усопших, а особенно в день памяти блаженной — 24 января (6 февраля по н. ст.). В эти дни с утра и до вечера целые толпы богомольцев непрерывной волной движутся к могилке блаженной, поставят свечечку, приложатся ко кресту над надгробием и спешат уступить свое место другим богомольцам.
Между тем в стороне стоит священник и служит молебны. Умилительно бывает видеть такое зрелище: до слез трогает оно каждого. Невольно приходит на ум и сердечность русского народа и его глубокая религиозность; вспоминается тут и трудная жизнь подвижницы и ее горячее сердце, быстро откликающееся на зов нужды и горя; невольно дивишься тут и некогда земному унижению блаженной и душевно радуешься теперешней ее славе и небесному ликованию!
В ряду лиц, погребенных на Смоленском кладбище и пользующихся особенным уважением народа, бесспорно, первое, после блаженной Ксении, место занимает раба Божия Анна Ивановна, жившая в конце 18 столетия и в первой половине 19-го столетия (умерла 1-го июля 1853 года).
По происхождению своему Анна Ивановна принадлежала к интеллигентной фамилии. Во всяком случае, образование свое Анна Ивановна получила в одном из институтов Петербурга.
2
Составлено по кн.: «Раба Божия Анна, почивающая на Православном Смоленском кладбище в С.-Петербурге*. Сост. священник Евгений Рахманин. С.-Петербург. 1911.)
По показанию г.г. Литвиновой и Поликарповой она была дочерью генерала Лукашева. По показанию же госпожи Андреевской, Анна Ивановна по происхождению была из старинного дворянского рода Пашковых, образование получила в Императорском воспитательном обществе благородных девиц (Николаевская половина Смольного Института); по окончании курса была произведена во фрейлины императрицы Екатерины II.
О происхождении же р. Б. Анны из интеллигентной фамилии — совершенно одинаково свидетельствуют все, дошедшие до нас, показания ее современников, исключая показаний К. М. Ив., которая ничего определенного об этом нс знала.
По окончании институтского курса Анна Ивановна стала вращаться в кругу высшего, светского общества. Здесь она познакомилась, а затем и полюбила одного гвардейского офицера, который, по-видимому, отвечал ей взаимностью. Анна Ивановна вполне надеялась выйти за него замуж. В ее воображении уже носились планы будущей счастливой жизни с любимым мужем и в кругу родной семьи. В привязанности к себе любимого человека Анна Ивановна была так твердо и глубоко уверена, что не допускала даже и мысли о какой-либо измене, о какой-либо перемене счастливых планов будущей семейной жизни. Но Бог судил иначе.
Любимый Анной Ивановной офицер совершенно неожиданно предпочел Анне Ивановне другую девушку и женился на ней. Это так поразило Анну Ивановну, так глубоко потрясло ее, что она совершенно разочаровалась как в себе самой и в своих достоинствах, так и в любимом ею человеке, а равно и во всех окружающих ее людях и вообще в достижении земного счастья.
«Уж если добрый, хороший человек, — по-видимому, думалось ей, — нашел во мне недостатки, а потому и разочаровался во мне, то что же думают обо мне другие люди? Кругом меня ложь, коварство, злоба, зависть, ненависть. А я-то сама не такая ли же злая, завистливая, как и другие люди? Не о своем ли только счастье я думала? Что я сделала для других доброго? Какое же может быть при таких условиях на земле счастье? Нет, на земле, где так много зла, истинного счастья не может быть, — решила она, — оно здесь недостижимо. Истинное счастье возможно лишь на небе, где господствуют истина, добро и правда; оно возможно лишь в единении с источником добра и истины — с Богом. Стало быть, чтобы быть счастливой, нужно отказаться от всего земного, греховного, нужно умертвить в себе все то, что привязывает к земной жизни, нужно вступить в борьбу со всеми страстями и похотями мира, нужно сделаться прежде всего нищею духом!»
Придя к такому убеждению, Анна Ивановна сразу порвала все связи с миром: она тотчас же оставила Петербург, родных, друзей, знакомых и несколько лет подряд о ней не было никаких известий. Где она жила в это время, чем занималась — неизвестно.
В Петербурге Анна Ивановна появилась уже в виде юродивой. Костюмом для нее служило самое жалкое рубище; на голове она носила белый чепец, который покрывался ситцевым платком, завязанным сзади; в одной руке она всегда имела палку, а в другой придерживала висящий за спиной громадный узел — мешок, в котором хранилось все, что ей подавалось добрыми людьми.