Безумная Роща
Шрифт:
— Слишком много в этом мече от моей Силы. Мы же должны сотворить то, что более подошло бы самому Тарнаалю, а не мне, ведь иначе он вернет мне мой дар.
Тогда покинули кузницу живые молнии, телами и светом которых был закален этот клинок. Обратились живые молнии к обитателям лунного света, и сказали им:
— Великое волшебство ныне творит господин наш. Не в силах мы помочь ему, но, может быть, сможете вы, и о том просим вас, как добрых соседей.
Согласием ответили на это обитатели лунного света, и явились в кузницу Келесайна. Новый клинок сотворили они, и был он прозрачным, почти невидимым, и свет его был
Но сказал Келесайн, взяв этот клинок в руку:
— Я видел прежний меч Тарнааля: этот подобен ему, но много хуже. Никогда не поднесу я Ангелу-Стражу дар, если буду знать, что чем-то подобным или даже лучшим прежде владел он.
Сказали обитатели лунного света:
— Все свои знания употребили мы на создание этого меча, ты же, мы видели, вложил в него всю магию, какую мог, не рискуя сделать этот клинок принадлежащим твоей Силе. Если ты желаешь сотворить лучшее, мы бессильны помочь тебе.
Разрезал тогда Навранд себе ладонь и сказал так:
— Учитель, отчего нельзя воспользоваться не той магией, что имеем мы, но волшебством, к которому мы причастны от рождения? Я — не только Навранд, старший ученик твой, но еще я — человек, и кровь моя — кровь человека. Ходят легенды, что впервые обрел Тарнааль Силу как защитник людей — отчего бы теперь моему народу не отблагодарить его? Пусть в моей крови — крови человека — будет закален этот клинок, ты же, мой Лорд, я знаю, не дашь умереть мне от потери столь большого количества жизненной влаги.
Сказал тогда Келесайн, разрезав себе руку:
— Если бы не Ангел-Страж, все Лорды Эссенлера ныне или погибли бы, или служили бы Алгарсэну, и моя благодарность Тарнаалю — не меньше, чем благодарность смертных. Мы смешаем кровь и в полученной смеси закалим клинок — если только ты, Навранд, не отказываешься стать моим побратимом.
Сказал тогда Навранд Келесайну:
— Это — наивысшая честь для меня.
Приблизился тогда к ним старейший из обитателей лунного света и, разрезав себе предплечье (а кровь его имела жемчужный цвет и была невесома, как воздух) сказал:
— Не откажетесь ли вы, человек и Обладающий Силой, в этом деле от участия третьего, кто не был рожден женщиной и не создал сам себя, как создают Обладающие, но был сотворен посредством волшебства? Кровь моя — волшебство, кожа моя — волшебство, волосы мои — волшебство, слезы мои — волшебство, дыхание мое — волшебство, голос мой — волшебство, танец мой — волшебство, взгляд мой — волшебство, прикосновение мое — волшебство.
И вот они втроем взяли железный клинок и, смешав свою кровь, закалили тот клинок в полученной смеси. Но едва лишь закончили они сотворение сего изделия, как ворвался в кузницу Джордмонд-Законник.
— Что вы творите?! — В ужасе вопросил он их. — От вашего волшебства дрожат столбы мощи, на которых покоится Эссенлер и меняются записи в Книгах Судьбы, что отведены каждому из народов.
Когда объяснили ему, что отковали они в этой кузне, воздел Джордмонд к потолку руки свои, поражаясь их безрассудству.
— Опасно играть с такими силами, — произнес он. — Непредставима мощь, с которой соединен этот клинок. Что, если не по злу — нет сомнений у меня в чести Ангела-Стража — но по невежеству или незнанию будет неверно использовано это оружие? Представляете ли вы себе
— Что же, — пожал плечами Келесайн. — Это означает всего лишь, что следует наделить этот меч собственным разумом для того, чтобы он сам мог различать, где добро, а где зло, и не творить несправедливостей.
— Клянусь, Келесайн, — вскричал тогда Джордмонд-Законник, — младшая твоя сестра, увидевшая в подлеце Гасхаале благородного героя, и то умнее тебя! Ни в коем случае нельзя наделять этот меч собственной волей! Кто тогда сможет укротить его? Ведь он будет сильнее любого из Обладающих, а люди и демоны будут ложиться под его взмахами, как трава под косой. Такой клинок будет могущественнее самих богов. Никогда и никому больше не удастся сотворить ничего подобного, но и одного раза достаточно, чтобы опустели многие Земли. Ты говоришь о различении добра и зла, Келесайн — каким различением станет он различать нас и какой мерою мерить: клинок, созданный для битвы, пусть даже и справедливой? Или ты желаешь умереть за обиду, которую нанес, будучи еще ребенком, одному из своих сотоварищей? Вряд ли привычное нам течение времени ограничит взор этого клинка.
— Что же нам следует делать? — Спросил Джордмонда старейший из обитателей лунного света. — Неужели нам теперь придется уничтожить это изделие?
— По крайней мере, нужно сделать так, что бы никогда он не обрел собственного разума и никогда бы не пробудилась душа, зачатая в нем и затаившаяся до времени, — отвечал Джордмонд.
Тогда высекли они на клинке многие руны, сплетенные особым образом, как советовал Джордмонд-Законник, и заставили утихнуть могучие силы, бродящие в клинке. Но и без тех сил меч этот по праву мог считаться наилучшим. Поднес его Келесайн Ангелу-Стражу, как дар, и тот с благодарностью принял сие оружие, не подозревая, скольких неудач и споров стоило его сотворение.
Сказал Тарнааль Келесайну:
— Хорош твой дар, и я желал бы в ответ чем-нибудь отдарить тебя. Вот, возьми этот драгоценный камень — что это было прежде, и каково происхождение этого камня, ты знаешь. Используй таящуюся в нем Силу по своему усмотрению.
У Алгарсэна меж тем, нашлись ученики и сыновья, которые пожелали отомстить за смерть Повелителя Драгоценностей. Троих обвиняли они в смерти своего учителя и господина: Зерема, Ягани и Тарнааля. И вот, вторглись они во владения Повелителя Бестий — потому что не могли проникнуть в огненное царство Ягани, а Тарнааль не имел владений и никогда подолгу не жил на одном месте. В то время Зерем еще не закончил восстановление своей цитадели, и нелегка ему была эта война. Преступив свою гордость, обратился он за помощью к Совету Лордов, но в Совете немногие высказали желание помочь ему. Наблюдая это, встал Келесайн и сказал:
— Я помогу тебе.
А следует упомянуть, что сильно недолюбливали друг друга Зерем и Келесайн. Все в них было противоположно — один был нечестивцем, другой — праведником, один, творя зло, находил в этом удовольствие, другой стремился к добру, один был низок духом, другой — благороден. Однако бывало и так, что и Зерему случалось сделать что-либо полезное или доброе, если это соответствовало его планам, а Келесайну, в свою очередь, для достижения своих целей приходилось иногда прибегать ко злу. В чем же различие между ними, спросит строгий судия? Может быть, лишь в устремлении.