Безумное танго

Арсеньева Елена

Алёна проталкивалась вперед, надеясь обнаружить своих соседок прежде, чем начнется действо, но не успела: свет вдруг погас. С середины аккорда врубили Робертино Лоретти:

– …Мари-ия, – пропел он, не по своей воле проглотив «Аве», но далее продолжил не сбиваясь, и под звуки католического гимна на эстраду выплыла вереница женских фигур, держащих в руках зажженные свечки.

Головы у них были покаянно склонены, однако огоньки бросали шаловливые отсветы на полуобнаженные груди: никто пока еще не снял бюстгальтеров. Бедра дамочек тоже были благопристойно задрапированы.

Рядом с Алёной кто-то тяжко вздохнул, кто-то сдавленно хихикнул. «Не то монахини, не то блудницы», – усмехнулась она.

В это время Робертино подавился очередной трелью, вспыхнул свет, и дамочки принялись подслеповато и довольно сконфуженно озираться, торопливо дуя на свои свечки. По кают-компании поплыл душноватый запах воска.

На сцене появился конферансье, и кто бы он ни был – член жюри или пассажир, но язык у него был подвешен весьма лихо. Жаль только, что трещал этот язык исключительно на мове, так что Алёна могла понимать его лишь с пятого на десятое. Украинский язык ведь только в малых дозах кажется понятным, а как возьмется за дело настоящий профессионал, тут русскому уху хочется заткнуться как можно скорее!

Морщась, как от скрипа ногтем по стеклу, Алёна смотрела на участниц «грудь-парада».

Вот же незадача! Две из трех ее соседок – Ганка и Стефа – торчат на эстраде! А где же Наталка? Что-то ее не видно среди зрителей. Может быть, за кулисами?

– Да не вертитесь вы, девушка! – досадливо сказал кто-то – слава богу, по-русски. Алёна решила не разочаровывать земляка и на какое-то время замерла.

После одной тирады велеречивого конферансье раздались аплодисменты, и высоченный моряк, в котором Алёна без труда узнала Грицка, вынес на эстраду торт в форме гигантской женской груди, раскланялся и, спрыгнув, замешался в толпу зрителей.

Раздался дружный стон восторга. Как поняла Алёна, это был первый приз. Вернее, призом должны были стать деньги, вырученные за эту грудь в ходе аукциона, который состоится в перерыве.

Все жюри смотрело на торт, плотоядно облизываясь. У дамочек на эстраде тоже оживились лица, и они довольно смело, поощряемые криками конферансье, принялись срывать с себя остатки благопристойности.

По залу пронесся общий мужской стон. На миру, как говорится, и смерть красна, а потому конкурсантки выставлялись вовсю. Обладательницы особо пышных достоинств поигрывали ими, как штангисты на помосте – мускулами. Некоторым поигрывать было нечем.

– Прыщи давить надо, – сурово изрек кто-то рядом с Алёной.

Вообще в комментариях народ, как русский, так и выходцы из ближнего зарубежья, не стеснялся, причем женщины обсуждали процесс с не меньшим жаром, чем мужики. Споры кое-где доходили до того, что зрительницы, распаленные недостатком достоинств на эстраде, срывали с себя блузочки и маечки, превращаясь в конкурсанток. Одна дама выскочила вперед вообще в спущенном до пупа вечернем платье и гордо продефилировала перед жюри походкой профессиональной модели. Ведущий надсаживался, на двух языках объясняя шановним громадянам и громадянкам, що в цьём конкурсэ… в смысле, что в этом конкурсе могут участвовать тильки титьки заранее зарегистрированных участниц.

Но было уже поздно. Не меньше двух десятков посторонних дам сотрясали основы мироздания своими прелестями, и Алёна всерьез начала опасаться, что скоро останется среди зрителей-мужчин в одиночестве – одетая. Вообще чем дальше, тем больше все это напоминало невольничий рынок, на котором все рабыни положили себе непременно быть проданными.

Конферансье между тем все еще не оставил надежд придать вакханалии подобие мероприятия. Конкурсанткам предстояло исполнить танец живота. И вот длинные платки, которые исполняли роль юбок в нынешнем действе, поползли на бедра, и вот уже эти бедра завращались с большим или меньшим проворством…

Алёну вдруг затошнило от воспоминаний. Фейруз учила ее танцевать арракс аш-шаркий [4] , положив ей руки на бедра и заставляя двигаться в такт мелодии. Иногда, улучив мгновение, когда Алим отворачивался, она хватала фиолетовыми губами сосок Алёны, и у той невольно вырывался сдавленный вопль. Алим выкрикивал ругательство, Фейруз на некоторое время отстранялась, но вскоре, словно в отместку, ее железные пальцы сползали все ниже и ниже, в глазах появлялось хмельное выражение, дыхание жарко вырывалось изо рта…

4

Восточный танец (арабск. ).

Рядом кто-то тихонько застонал. Алёна покосилась и увидела небольшого мужичка с бледным, потным лицом и остановившимися глазами. Его рука воровато гладила застежку джинсов, спускаясь все ниже и ниже…

– Эй, – раздался суровый шепот, – туалет в коридоре, сразу налево, дверь с буковкой М, понял?

Бледный мужик кивнул и на подгибающихся ногах побрел сквозь толпу.

Тут уж Алёне стало совсем невмоготу. Она резко отвернулась от эстрады и сделала шаг, чтобы уйти, но наткнулась на кого-то и слепо подняла глаза, бормоча извинения.

– Ого! – раздался знакомый мягкий говор. – А вы чого ж не участвуете?

Это оказался старпом. Грицко крепко взял ее за плечи и взглядом знатока пытался проникнуть под тонкую ткань сарафана. Алёна выдвинула плечи вперед, опуская грудь.

Беда в том, что она начисто забыла прихватить при бегстве такую важную деталь туалета, как бюстгальтер, и теперь волей-неволей должна была обходиться без него. Конечно, на корабле в жару все ходили кое-как, кроме того, на Алёну никто и внимания особого не обращал, разве только брезгливо-сочувственно косились на рыжий шарфик на голове, но сейчас во взгляде Грицка ей почудилось нечто особенное. Чувствуя, как у нее искажается судорогой лицо, и едва удерживая ладонь, готовую взметнуться для пощечины, она резким движением вырвалась из крепких рук и начала проталкиваться к выходу.

– Олена! – Грицко выскочил вслед за ней в коридорчик. – Звиняйте, будь ласка, я ж ничого такого…

– Ладно, бывает, – угрюмо кивнула она, досадуя, что из-за ерунды так вышла из себя.

– А всеж-ки зря вы не участвуете, – сказал старпом с примиряющей улыбкой. – Но дело, конечно, ваше. Просто так поглядеть зашли?

– Да я ключ искала, – пояснила Алёна, чувствуя, что надо быть повежливее с человеком, которому она обязана тем, что с каждым днем приближается к дому. – Мои соседки где-то здесь, то есть двух я видела на эстраде, а третья куда-то запропастилась. А ключа у меня нет.