Безумные дамочки
Шрифт:
Первым, кого Симона заметила в колышущейся толпе, был неподвижный, застывший в торжественном раздумье человек.
— Кто это? — спросила она у Аниты.
— Некто по имени Роберт Фингерхуд. Интересный, правда?
— Точно. Откуда ты его знаешь?
— Я его не знаю. Он вторгся сюда, но очень вежливо. Это сосед Джека. Пошли, я тебя познакомлю. Хочешь?
— Да. У него нормальный вид.
— А если Джек все-таки не появится?
— А если мужчина нормального вида окажется каким-нибудь зеркальным фетишистом?
— Или придет с другой девушкой?
— А если у него член-пальчик?
— Я покончу с собой, — сказала Анита.
— Я тоже, — подхватила Симона.
— А что такое зеркальный фетишист?
— Тот,
— Я таких не встречала.
— Тебе повезло, — сказала Симона, выпячивая грудь размера 34-А в предвкушении встречи с незнакомым (будем надеяться, он окажется НОРМАЛЬНЫМ) мужчиной. Она с досадой заметила, что, когда Роберт Фингерхуд пожимал ей руку, его взгляд все время перебегал на блистающую Аниту.
— Очень рад познакомиться, — сказал он Симоне, глядя на Аниту, которая смотрела на электронные часы, показывающие пять минут одиннадцатого. (Беверли и Питер как раз прощались с Тони Эллиотом, а Лу Маррон в шубке от «Кохинор» входила к «Элен».)
— Вы точно знаете, что Джек придет? — спросила Анита у Роберта.
— Так он сказал.
— Я очень хочу, чтобы он поторопился.
— Не все так пунктуальны, как я, — сказал Роберт. — Поверьте, мне так часто это ставили в вину.
— Я виню не вас, — сказала Анита. — Это лучше, чем хладнокровно опаздывать на пять часов. По расписанию Джек должен был прилететь в шесть тридцать. Если полагаться на расписание. Не будем об этом. Извините, я пойду поменяю пластинку, а заодно и мысли в голове.
— Что с ней? — спросил Роберт, когда Анита отошла.
— Разве не ясно? Она влюблена.
— В Джека Бейли?
— Конечно. Она влюблена в него уже больше года.
— Не знал. Я познакомился с Анитой только сегодня вечером.
— Да, она сказала, что вы пришли без приглашения.
Роберт глянул ей в глаза.
— И теперь я очень рад этому.
— Давайте выпьем.
Симона оценила быстроту маневра Роберта. Он явно интересовался Анитой, но как только узнал, что она влюблена в Бейли, немедленно сменил курс и занялся Симоной. Это был шаг реалистичного человека, а поскольку у самой Симоны реалистичности не хватало, она оценила его вдвойне. Связь двух нереалистичных людей была для нее символом сумасшедшего дома. И хотя Симона всегда искала таких твердо стоящих на земле людей, как Роберт Фингерхуд, внутренне она все равно тянулась к родственным душам, таким же неорганизованным, непрактичным и по-детски романтичным людям, как она сама. В этом заключалась главная проблема Симоны: найти похожего на себя мужчину и пребывать в исступленном бреду или связаться с прямой противоположностью себе и жить неудовлетворенной взрослой жизнью. Симона понимала, что мыслит крайностями, что люди в большинстве своем не принадлежат к крайним полюсам, они разнообразны, их поведение имеет множество нюансов, а потому нельзя так просто разделить их на две категории. Такое стремление — всего лишь наивная попытка защитить себя, но, несмотря на все это (да, несмотря на все), определенные различия все же существуют, есть некая незримая черта, делящая людей на два лагеря. И несмотря на то, что Симона не прекращала поисков НОРМАЛЬНОГО мужчины, она подозревала, что обречена закончить жизнь с человеком, абсолютно противоположным ей по эмоциональному складу. Но эти мысли никоим образом не уменьшили ее интереса к внимательному мистеру Фингерхуду.
— Пойдемте, — сказал он, подводя ее к организованному на кухне бару. — Что бы вы хотели выпить? Есть виски, водка и бурбон.
Симона не привыкла пить, и у нее кружилась голова после бренди, выпитого в «Русском чайном доме».
— Почему бы не смешать все вместе, бросить много льда и разбавить имбирным пивом?
— Очень хорошо.
Удивленный ее капризом, он тем не менее выполнил просьбу. Ей понравилось. Если на этом этапе ее жизни и было что-то, чего она просто не перенесла бы, так это предписания баптистского священника: делай то, не делай того, нет, не сюда, вот сюда. Она сыта по горло такими псевдозаботливыми самоуверенными типами.
— Что вы делаете? — спросила она у Роберта, который смешивал виски, водку и бурбон. — Я в смысле работы.
— Я психолог. Клинический психолог. Адская получилась смесь, так что потом не жалуйтесь.
— Очень мило.
— Что? Напиток или профессия?
— И то, и другое.
Симона понятия не имела, чем занимается клинический психолог, но это хоть звучит НОРМАЛЬНО. Неужели после двадцати четырех лет жизни ее мечты наконец-то сбылись и она встретила мужчину, который:
1. Не окажется импотентом?
2. У которого член не будет размером с палец?
3. У которого холодильник не будет забит сосисками?
4. Который не заставит ее трахаться со свечой?
5. Который не будет трахать ее шесть дней без передыха так, что она вынуждена будет спасаться чтением Дж. Сэлинджера?
6. Который не окажется зеркальным фетишистом худшей разновидности, не будет непрерывно командовать, чтобы видеть все?
Последний тип был представлен в ее жизни фотографом из журнала для девушек. Его застрелили в собственной же студии, разнеся полчерепа. Если не брать в расчет навязчивый вуайеризм, то он был милым, разумным и щедрым человеком, но Симона перестала с ним встречаться. Фотограф начал действовать ей на нервы. Они ни разу не занимались любовью, как обычные люди, в полутемной или темной комнате. О нет, мистер Большой Глаз! Каждая встреча была похожа на сеанс фотосъемок. Осветительные приборы должны стоять вот так, музыка должна быть такой (Билли Холидей чередовался с Рэем Чарльзом), покрывала должны быть эти, одежда на ней такой вот. Он ни разу не позволил ей полностью раздеться, и сначала это забавляло, но через пару встреч она спросила, нельзя ли снять пояс, чулки и туфли. На это он ответил: «Что? И все разрушить?»
Потом он пристраивал чертово зеркало, и все безумие начиналось заново. Иногда Симона задумывалась над вопросом: кто же его застрелил? Может, какая-нибудь девушка, которая обезумела от невозможности снять чулочный пояс? Такие вещи иногда сводят с ума, и именно поэтому Симона покончила с ними раз и навсегда.
На кухню залетела девушка в турецкой кофте и оранжевой юбке и спросила:
— Есть здесь диетическая кока-кола? Пожалуйста, посмотрите в холодильнике.
Роберт Фингерхуд услужливо открыл дверцу.
— Извините, вам не повезло. Может, подойдет имбирное пиво?
— Вы шутите?
— Боюсь, ничего другого нет.
— Что это за вечеринка? Ни черта нет. Эта девица разыграла нас.
Вошел мужчина в цветастом галстуке и толкнул девушку в плечо.
— Пошли. Там играют «Прокляни меня».
— В любую секунду, малыш.
Пока Симона потягивала коктейль, Роберт сделал себе слабое виски со льдом, они нашли уголок в гостиной у окна и смотрели, как другие танцуют. Раздалась мелодия «Долгий разговор». Пели Симон и Гарфункель, они несли какую-то чепуху насчет смысла жизни. Симона ничего не могла понять. Да и зачем? Пластинка была заигранная, а может, проигрыватель старый. Но певцам было плевать на это, они давали танцорам шанс передохнуть, пока снова не заиграют «Роллинг Стоунз» и снова все не заскачут в бешеном ритме.
— Вы любите танцевать? — спросила Симона.
— Не очень. А вы?
— Тоже не очень, — солгала она.
Симона любила танцевать, ее гибкое тело обладало врожденным даром, и люди всегда говорили, что она создана для танцев. Она даже изобрела нечто особенное, что называла «Танцем Римы». Но сейчас, решила, разумнее не обнаруживать своих талантов. Роберт мог от всей души предложить ей поискать себе партнера, а ей не хотелось отходить, чтобы его не подцепила другая девушка.
— А что вам нравится? — спросил Роберт.