Безумный магазинчик
Шрифт:
– Хорошо, я попробую поработать в этом направлении, – вздохнул Богдан.
– Знаешь. – Психоз бросил задумчивый взгляд на «Ивана Грозного, делающего контрольный выстрел». – Я уже подумываю том, чтобы заказать себе картину «Чеченцы пишут письмо китайским Триадам».
– Я тоже люблю искусство, – усмехнулся Пасюк.
– Хреново, – сказал Колюня, задумчиво созерцая лежащий в коробке замороженный трупик Лолиты. – Очень хреново.
– Действительно. Бедное животное, – сочувственно вздохнул Денис и отхлебнул пива.
– Да я не о том, – поморщился опер. – Хреново, что мы вчера в помойку не заглянули. Как теперь эту улику оформлять, непонятно. И волос тоже. А вдруг это вы с Глебом его подкинули, чтобы направить следствие по ложному пути?
– Зачем? – удивился Зыков. – Я не меньше вашего хочу это убийство раскрыть.
– Мало ли зачем, – пожал плечами Чупрун. – Может вы сами генерала замочили, а теперь заметаете следы.
– Глупости, – возразил Денис. – Я вообще здесь только после смерти Красномырдикова появился, а работникам магазина чего ради генерала убивать? Насколько я понял, генерал работал на синяевскую группировку.
– По пьяни, – объяснил опер. – Знаешь анекдот про Илью Муромца? Приходит Илья в лес, а там деревья повыдерганы, у Змея Горыныча крылья переломаны, избушка Бабы Яги по бревнышку рассыпана, сама Баба Яга грустно так на пеньке сидит с подбитым глазом.
Илья Муромец спрашивает ее: «Кто ж, бабуля, здесь такое безобразие учинил, вас с Горынычем изобидел?», а Баба Яга вздыхает и говорит: «Какой же ты, Илюша, добрый, когда трезвый!»
– Вряд ли, – возразил Зыков. – По пьяни так топор не бросишь. Тут твердая рука нужна.
– Как раз по пьяни и бросишь. Пьяные еще не такие чудеса творят. Везет им, заразам.
– Так как насчет кошки? – спросил Денис. – Проведете экспертизу?
– Проведем, обязательно проведем, только надо придумать, как теперь эту чертову улику оформить.
– А вы обратили внимание на камеры слежения у особняков новых русских? Убийца ведь мог попасть в поле зрения камеры, и тогда его изображение есть на видеокассете.
– Не считай нас за дураков, – почему-то обиделся Колюня. – Естественно, мы изъяли и просмотрели пленки, заснятые в ночь убийства.
– И что?
– А ничего. В некоторых особняках камеры так, для отвода глаз стоят, чтобы воров пугать, в других видеокассету по второму кругу успели использовать, суки экономные, на кассетах, полученных у хозяев находящихся поодаль от Дачного проспекта особняков, вообще после полуночи никто не заснят, в итоге есть только одна пленка, которая может оказаться полезной, да и от нее толку немного.
– А что на ней? – оживился Зыков.
– Силуэт мужчины, который проходил по Дачному проспекту незадолго до смерти генерала.
– Так это же здорово! – обрадовался журналист. – А опознать не удалось?
– Какой там опознать! – расстроено махнул рукой опер. – Он в тени шел, далеко от фонарей, шапочка на нем с длинным таким козырьком, так что лица не видно. Промелькнул в темноте, как привидение. Разве такого опознаешь?
– Жалко, – вздохнул Денис.
– Жалко, – согласился Чупрун.
– Значит, мы договорились? Будем сотрудничать?
– Слушай. – Колюня доверительно наклонился к журналисту. – Скажи мне только одну вещь: как он это делает?
– Кто? Что делает? – не сразу сообразил Зыков.
– Да пес этот, будь он неладен! Как он палку-то с крыши достает?
– Понятия не имею, – пожал плечами Денис. – Я здесь работаю только с сегодняшнего утра. По правде говоря, мне и самому до смерти интересно.
– Но ведь собаки не летают. Так? – Колюня испытующе посмотрел на журналиста.
– Не летают, – подтвердил тот. – Если верить Глебу, они только левитируют.
– Вот что, парень, – решительно произнес опер. – Хочешь работать со мной – разбейся в лепешку, но узнай, в чем тут трюк.
– Узнаю. Обязательно узнаю, – честно глядя в глаза Колюне, пообещал Денис.
Марина Александровна Червячук включила телевизор и вставила кассету в видеомагнитофон. Эту четырехчасовую кассету, на которой были зафиксированы люди, проходящие в ночь убийства генерала перед камерой слежения с десяти часов вечера до двух часов ночи, дал оперативникам предприниматель, особняк которого стоял на пересечении Дачного проспекта и Лесной улицы, примерно на полпути между памятником Зое с кислотой и железной дорогой.
На экране телевизора возникло чуть затемненное изображение погружающейся в сумерки улицы. Червячук нажала на перемотку с одновременным просмотром кадров. Люди с комично-лихорадочной поспешностью сновали взад-вперед по тротуару. В правом нижнем углу высвечивались яркие белые цифры, указывающие дату и время съемки с точностью до секунды.
Экран становился все темнее и темнее. На Дачном проспекте зажегся фонарь, золотистым полукругом выхватывая из ночного мрака часть тротуара. Время перевалило за полночь. Теперь улица была пуста.
Темная фигура утрированно торопливыми шагами пронеслась по экрану и растворилась в темноте.
Марина нажала на «плей», на обратную перемотку и снова на «плей».
Неясный размытый силуэт теперь уже с нормальной скоростью двигался по неосвещенной стороне дороги, подальше от фонарей.
Раз за разом прокручивая эту сцену, Червячук до рези в глазах вглядывалась в туманную фигуру. Прежде чем исчезнуть с экрана, идущий по дороге человек делал своеобразное движение головой, поднимая и поворачивая ее. Похожим жестом мужчина, в которого она была влюблена, иногда разминал на ходу мышцы шеи.