Безумный Макс. Поручик Империи
Шрифт:
Ну разве может быть унылым главный мотив из «Джентльменов удачи »? Или знаменитая «Уно моменто » разве он может вогнать в тоску? А нормальные и относительно бодрые военные композиции, вроде «День победы »? Он ведь «тонкой душевной организацией» никогда не отличался. А потому слезливые «арбатские» военные песни, скулящие на мотив побитых собак, он никогда не любил. Потому и не разучивал.
В финале же «забацал» простенькое переложение «Пиратов карибского моря ». И затих, наблюдая состояние своих молчаливых слушателей.
Попытался уйти. Но не удалось. Офицеров прорвало
От острых ответов отвертеться удалось. А вот от разговора по душам – нет. Ну Максим и высказал свою мысль о том, что здесь именно больница, от слова БОЛЬ, а не лечебница. Все вокруг пропитано болью и унынием. А из всех развлечений есть лишь церковь. То есть, предел мечтаний – братское отпевание друг друга. А где задор? Где страсть? Где жизнь? Ради чего болящие должны стремиться выкарабкаться и жить дальше?
Опасно это прозвучало.
Хотя, конечно, к самому поручику осознание этого пришло слишком поздно. Сказал и осекся. Понимая, что Штирлиц никогда еще не был так близок к провалу. Ведь, по сути, что он им сказал? Банальную, очевидную, но невероятную крамольную мысль о том, будто церковь вгоняет в гроб, а не вытаскивает оттуда.
Но, к счастью, на этот смысл сразу внимания не обратили и Максиму пришлось спешно развивать альтернативную семантику. Дабу кто чего не подумал.
– Концерт! – Воскликнул он.
– Что? – Удивился заводила этой компании.
– Нужно собрать всех желающих и своими силами устроить концерт для раненых. Чтобы взбодрить их! Порадовать! Поднять их дух и добрый настрой!
– Но это невозможно!
– Вы немца не боялись, а перед этой бабой робеете? – Попытался их взять на слабо Максим. Но не получилось. Статус гвардейцев давал определенную защиту. Однако весьма в ограниченных масштабах. Главврач закрывал глаза на мелкие пакости гвардейцев, а те – не нарывались. – Боитесь?! Ну так я сам пойду! Мне плевать! Я контуженный! – Выкрикнул поручик и, схватив костыли, поковылял искать главного врача – Веру Игнатьевну Гедройц.
Офицеры-гвардейцы, устыдившись, устремились за ним – обычным армейским поручиком. Топать было не близко, поэтому, к моменту, когда Максим, энергично загребая костылями, добрался до главврача, за ним уже тянулась делегация из почти дюжины офицеров. Ну и еще сколько-то нижних чинов держались дистанции, наблюдая.
Раскрасневшееся от нагрузки лицо. Твердый взгляд подслеповатого носорога. Однако Вера Игнатьевна оставалась невозмутима. Вопросительно выгнула бровь и затянувшись папиросой, выпустила струйку дыма в сторону Максима.
– Нам нужен концерт, - твердо и громко произнес Максим.
– Вы переутомились, - с насмешкой ответила Гедройц.
– Вас давно били?
– Что?! – Вспыхнула Вера Игнатьевна, потеряв равновесие и разозлившись. Активная лесбиянка, привыкшая к мужской роли в отношениях и не мыслящая себя без доминирования, отреагировала на вызов практически как мужчина.
– Надпочечники выделили фермент, - спокойно продолжил Максим. – Сосуды сузились, давление повысилось, сердце стало биться быстрее, и вы почувствовали себя много бодрее. Не так ли? Что, кофе и папиросы уже не помогают?
Вера Игнатьевна промолчала, но выражение ее лица поменялось. Вспышку ярости она уже подавила. Появилась заинтересованность.
– Если вы не будете спать по восемь часов в сутки при такой нагрузке, то и трезво информацию воспринимать не сможете. Вам самой нужен отдых. А раненым требуется что-то, что поднимет их настроение. Что-то, что отвлечет от грустных мыслей и боли. Что взбодрит их! Им нужен концерт! И вы Вера Игнатьевна сама это прекрасно понимаете!
– Серьезно? – Усмехнулась она.
– А как еще? Конечно, серьезно! Просто вы боитесь мне уступить.
– Я?! – Воскликнула Гедройц.
– Да. Вы. – Ответил Максим. – Предлагаю решить эту проблему проще. Просто прикажите мне это сделать. Инициатива наказуема. Провалюсь – выгоните с позором. Выиграю – ваш успех.
– А вы наглец! – Фыркнула Вера Игнатьевна, улыбнувшись.
– От вас ничто не утаить, - вернув улыбку, ответил поручик. – Итак. Каким будет ваш положительный ответ?
Вера Игнатьевна Гедройц ничего не ответила, задумчиво рассматривая этого дерзкого поручика. Снова затянулась папиросой и пустила струйку дыма. Но уже не в Максима, а вверх и в сторону. Еще немного пожевала губы, глядя на этого мужчину, смело и открыто смотрящего ей прямо в глаза. И наконец, произнесла:
– Вы правы, инициатива наказуема. Действуйте.
– Есть, - гаркнул Максим. Уронил правый костыль. Сделал два шага вперед и быстрым движением выхватил у нее папиросу. А на ошалелый взгляд жестко и твердо ответил: - А теперь спать! Если вы упадете от переутомления, кто нас лечить будет? И этим не злоупотребляйте!
– Сказал он, помахав папиросой. – Суженные сосуды при общем переутомлении обедняют питание мозга и затрудняют его функционирование.
После чего, не давая ее что-либо ответить, развернулся и поковылял обратно – к ожидающим его офицерам.
– Господа – сегодня мы идем отдыхать. Предлагаю всем желающим, отличающим ноту «До» от ноты «Фа» собраться завтра после утренних процедур вон в том крыле.
Максим удалился.
За ним ушли и остальные взбаламученные им люди. А Вера Игнатьевна достала из портсигара еще одну папиросу. Прикурила ее. Потом внимательно на нее посмотрела. И затушив, выкинула. Ну а что? Вполне разумный довод озвучил этот раненый.